— Дурочка! — тихо ронял слёзы Король, укачивая, как грудного ребёнка, ушибленный палец.
— Дурочка, — соглашалась Ирма. А когда Король отворачивался, доставала из внутреннего кармана пиджака своё сердце и тыкала в него шариковой ручкой, чтобы ему, сердцу, было так же больно, как Королю, а лучше — ещё больнее. Ирма иногда думала, что, увидь Король её за этим занятием, он подошел бы, отнял у неё шариковую ручку, обнял и заплакал уже не оттого, что ушиб палец, а от жалости к её сердцу. Вообще-то, Ирма колола сердце только для того, чтобы однажды Король её обнял, но откуда ему было знать?
— Но смешнее всего было играть в привидение, помнишь? Ирма кивнула.
— Это когда я представлял, что ты привидение — и проходил насквозь. Я и других подговаривал не замечать тебя и проходить насквозь, и устраивать балы вокруг тебя, я даже специально наступал тебе на ноги, пока танцевал с другими фрейлинами! — Король заходился от смеха.
Он не веселился так, даже когда ювелир вставил в его корону новые камешки — а ведь Король был большим эстетом!
— Ирма, я тебя обожаю, с тобой так весело! Милая, родная, давай убьём тебя и посмотрим, что будет? — умоляюще приподняв брови, снова попросил Король. Ирма свесила ноги с первого этажа замка и попыталась дотянуться кончиками пальцев до земли. Она пыталась дотянуться до земли всякий раз, как Король поднимал эту неприятную тему: «Ирма, дорогая, давай убьём тебя!» Но всякий раз вокруг был туман, который Ирма принимала за облака, и ей казалось, что они с Королём живут не на первом этаже замка, а в самой высокой башне, уходящей шпилем разве что не в космос. И оттого она боялась, что, спрыгнув вниз, убежав от Короля, наверняка переломает ноги. Ну и куда ей потом, со сломанными ногами? Дура.
[1] Ирма (от древнегерм.) – независимая, стойкая, сильная духом.
Про дракона, который хотел выть на Луну
Луна была красивой — хоть вой. Но он был драконом, и выть на Луну было решительно некомильфо. То есть, если у вас шерсть и подшёрсток, глаза жёлтые и вы задираете в день по овце, будь вы хоть ваўкалак, хоть вервольф, хоть примитивный волчонок из зоопарка, Луна — ваша. Ваша, как надкушенная печенюшка, как именная школьная грамота, как рисунок на подушечке пальца! Но когда вы дракончик, у вас нос из чешуек и длинный хвост растёт от позвоночника, Луна для вас — табу. Завоешь — и другие драконы будут смеяться. Чтобы не забывать, что табу, а что — не очень, дракончик нарезал из детского набора картона цветные карточки: на салатовых писал про табу, на оранжевых – про «не очень». У дракончика был целый набор таких карточек: салатовых «нельзя» и оранжевых «льзя». «Дышать огнём» — оранжевая, «летать» — оранжевая, «презирать хоббитов» — оранжевая… Но ни дышать огнём, ни летать, ни даже презирать хоббитов дракончику не хотелось, потому что его лунная карточка была салатовой. Дракончик, пролетая над неприметным кафе, где совсем недавно варили в турке на горячем песочке кофе (особенно он любил «Огни столицы» и «По-бедуински»), мимо громадины солидного здания с широкими лестницами внутри, мимо башни дома, в подвале которого чертили и проектировали, думал так: «Люблю полуполную Луну, которая ещё не пожелтела. Нет, жёлтая пористая Луна — такая, как блин, если в тесто вбить два яйца, — тоже хороша. Но по-настоящему люблю я всё-таки полуполную Луну: стеклянно-белую, как шарик с ёлки. Сейчас шарики не те: пластмассовые и небьющиеся, к ним не привязываешься так сильно, как к старым советским шарикам, шишкам, попугаям, белочкам и вообще непонятным каким-то формочкам, которые страшно разбить. Не бьётся — не страшно. Вот полуполную Луну разбить страшно. Дракончик думал так о Луне, бежал вверх по улице, прочь от людей на ходулях и уличных музыкантов, выше и выше — туда, откуда Луну будет хорошо видно. Он даже опускался на четыре лапки и вытягивал шею в чешуйках, как это делали те, кто охотился на овец, он отворачивался от солидных бутиков, ювелирных магазинов, входа в метро поодаль, набирал в легкие побольше воздуха… Но тут вспоминал про салатовую карточку. Тогда он втягивал шею, тихо выдыхал набранный воздух, прижимал маленькие чешуйчатые ушки — и вновь уходил в тот конец улицы, где каждые тёплые выходные незнакомцы ходили на ходулях и время от времени дышали огнём. Незнакомцы драконами не были — просто их огненная карточка была оранжевой… Стоп, подождите. Давайте подмонтируем к нудной драконьей истории «хэппи энд» — как в девяностых, когда герой (героиня) получает пинок и выпадает из самолёта, а крутой дядька в синих леггинсах приходит на помощь. Давайте подошлём к дракончику дядьку в леггинсах. Впрочем, раз уж это сказка, давайте подошлём фею. Фея, вся такая в розовом платьице и непременно в стразах, перетасовала драконью колоду и подменила салатовую лунную карту оранжевой — теперь дракончик мог выть на Луну и вытягивать шею! Забираться на самое высокое здание, вставать на четыре лапки и выть, выть, выть на такую красивую, на такую стеклянную!.. Но дракончику больше не хотелось выть на Луну. Потому что «нельзя» у него забрали. А «льзя» — оставили.
