— Нет! — Она закачала головой. Брызнули слезы. — Это предгорья… Это подземелья, где мы с тобой были… Я ходила по металлу… Я привыкла к нему… Я перестала его бояться!..
Чага прижалась лицом к земле, плечи ее вздрагивали. Влад беспомощно гладил ее по выгоревшим волосам и бормотал что-то в утешение.
Переход пришлось прервать. Влад взял лопатку и работал до самого вечера, как каторжный, — путь укрытий: два для людей и три для животных. И все это время Чага лежала, уткнувшись лицом в землю, на краю широкой просеки, оставленной металлом в рослой степной траве, Неподвижно и молча — как мертвая.
33
Хвала металлу, наутро она, кажется, ожила — подошла к Владу, колдующему над поврежденным бурдюком, и стала приводить в порядок посеченный сталью полог. Видно, Уголек слегка запоздал вчера с падением, и пролетающий рой чиркнул по вьюкам. Хорошо еще, что ни один снарядец не взорвался, впоровшись в скатанную кошму, — тогда бы от скарба остались лохмотья, перемешанные со стальной крошкой. А так, можно сказать, повезло…
Солнце поднялось уже довольно высоко над сильными узловатыми травами, когда, все починив и поправив, они заседлали и навьючили зверей.
О вчерашнем не было сказано ни слова…
Их не забыли. Пустые овражки со следами поспешного бегства, недорытые и брошенные укрытия, всадники, шарахающиеся за горизонт, — все говорило о том, что клеймо Приручивших металл выжжено глубоко и навеки.
— Ты, главное, не отчаивайся… — умоляюще говорил Влад. — Вот увидишь, Чага: еще два года, и все изменится… Стоит нашим мудрецам заполучить одного-единственного паучка — металлу конец! Его изучат! Ему прикажут остановиться, и он остановится. Он перестанет убивать… Я не злорадный человек, Чага, но, знаешь, когда я вижу этих дурачков, которые убегают от нас, как от металла, я думаю: а что с ними будет потом? Когда мы отберем у них страх, чем они заткнут дыру в своих душах?..
— А если ничем? — неожиданно спросила Чага. Обычно она выслушивала Влада молча.
— Тогда пусть пропадают! — сгоряча бросил Влад, в самом деле разозленный этим дурацким вселенским бойкотом.
— А я? — спросила она. — Тоже?
И, не дождавшись от пораженного Влада ответа, отвернулась и озабоченно оглядела степь.
Внимательнее, чем когда бы то ни было, следила она теперь во время переходов за призрачным блеском в линялой полуденной синеве, за птицами, за зверьками, явно не доверяя уже своему чутью. В прозрачно-серых глазах появился сухой лихорадочный блеск, скулы туго обтянулись побледневшей кожей.
