В разгар этого кровавого безумия штаб дивизии «Нордланд» растерялся и временно впал в оцепенение. Разбросанные по разным местам батальоны и роты пришлось собирать и готовить к бою. Мы создали нечто вроде линии фронта и вскоре снова вошли в соприкосновение с Красной Армией. Далее повторилась кровопролитная битва в Померании. Большевики всюду появлялись раньше, чем мы узнавали об этом. Они имели огромное количество танков, да и пехоты мы видели ничуть не меньше. Русские намеревались сломить наше сопротивление, используя огромное численное преимущество. Раз за разом мы, вступив в бой, обнаруживали, что нам противостоят соединения одних только танков, штурмовых орудий и целых батальонов «Сталинских органов». Среди них не было ни одного пехотинца, механизация Красной Армии достигла своего пика. Судя по всему, пехоту перевозили в основном на американских грузовиках, которые следовали за танковыми частями.
Борьба была исключительно жестокой, и наши потери были большими. Наша дивизия довольно быстро сократилась по численности до полка. Нам приходили приказы выделить ту или иную роту для защиты определенного сектора, поэтому привычным делом стало видеть, как унтерштурмфюрер вешает на плечо автомат и идет на передовую вместе с унтершарфюрером и парой солдат, которые волокут ящики с патронами. И все это называлось ротой! Чего мы надеялись добиться с батальонами из 40 или 50 солдат и полками по 200 или 300 человек? Но мы продолжали сражаться! На позицию, короткая перестрелка, затем все встают и отходят. На нас внезапно мог обрушиться огонь сзади, мы попадали в окружение, но все-таки прорывались и снова возвращались в бой! И это продолжалось в течение многих дней, мы остались без сна и почти без еды.
Иван, который обычно избегал ночных атак, теперь взял привычку непрерывно двигаться круглыми сутками. Было странно и непривычно слышать, что глухое рычание танковых моторов не стихает даже в темноте, видеть вспышки выстрелов, слышать боевой клич большевиков. Наши силы были напряжены до такой степени, что напряжение смело можно было назвать сверхчеловеческим. Но за каждую позицию, которую мы были вынуждены покинуть, враг платил высокую цену убитыми и ранеными.
В первые дни после катастрофы в Кюстрине мы ни разу не видели солдат из других частей, кроме как из нашей собственной дивизии. Начинало казаться, как будто бы все бремя свалилось на наши плечи, хотя, конечно, соседние части вели столь же отчаянное сражение с превосходящими силами русских. В те дни мы буквально висели между жизнью и смертью, и потому у нас не было времени, чтобы думать о подобных вещах. Командир взвода просто не мог составить себе общую картину, даже в пределах небольшого сектора обороны.
