Обращает он внимание и на то зловещее
обстоятельство, что китайские школьники уже сегодня учатся географии по картам,
на которых вся территория от Владивостока до Урала окрашена в национальные
цвета их страны. Вот его заключение: «Имея в виду демографический упадок России
и то, что происходит в Китае, ей нужна помощь, чтобы сохранить Сибирь… без
помощи Запада Россия не может быть уверена, что сумеет ее удержать»[41].
Я намеренно не касаюсь здесь таких сложных и
спорных сюжетов, как, допустим, способность (или неспособность) сегодняшней
России ответить на вызов захлестнувшей мир глобализации. Говорю я лишь о самом
простом, насущном и очевидном для всех вызове - демографическом, который, в
сочетании с амбициями державного национализма в Китае (у них тоже есть свои
Леонтьевы и Прохановы), неминуемо обернется смертельной угрозой для самого
существования России как великой державы. А также, конечно, о том, что,
оставаясь в плену «языческого особнячества», по выражению Владимира Сергеевича
Соловьева, ответить на этот вызов не сможет она ни при каких обстоятельствах.
Так что же следует из этого рокового стечения
угроз, настигших Россию в XXI веке? Похоже, главным образом два вывода.
Во-первых, что на этот раз крот истории может и опоздать. Слишком много за
спиной у страны «затмений вселенской идеи» и слишком дорого и долго она за них
платила, чтобы положиться на стихийный процесс европеизации. А во-вторых,
впервые в истории сознательный выбор исторического пути оказывается для
русской истории-странницы буквально вопросом жизни и смерти. И шаги, которые
нужны для этого, должны быть еще более драматическими, нежели шаг, сделанный
Путиным после 11 сентября 2001 года.
О том, какими именно могут быть эти шаги, говорил я, конечно, и
в других книгах, но подробно обсудил именно в последней трилогии. Ибо дорого
яичко ко Христову дню. Важно, чтобы читатель получил полное представление о
том, чем могут закончиться московитские фантазии мифотворцев и начитавшихся
Нарочницкой «сотрудников» в не успевшей еще стать на ноги после советского
«затмения» стране.
***
Я понимаю, что, может быть, и опоздал со своей трилогией,
что слишком далеко уже зашло влияние мифотворцев. Тем более досадно это
опоздание (если я и впрямь опоздал), что практически все элементы новой
парадигмы русской истории присутствовали уже и в моих предыдущих книгах. И
все-таки в цельную картину, в «новую национальную схему», о которой мечтал
Федотов, элементы эти загадочным образом не складывались. Не складывались,
покуда не ожила передо мной николаевская «Московия». В заключение позволю себе
еще раз процитировать Поппера. «Мы могли бы стать хозяевами своей судьбы, -
говорит он, - если бы перестали становиться в позу пророков»[42].
Как видит читатель, предложенная здесь новая парадигма и впрямь, в отличие от
той, что рухнула в 1917-м, не предсказывает будущее России. Она лишь предлагает
моральный и политический выбор - опасный и драматический для одних, страшный
для других, но неминуемый для страны в целом. И, конечно, объясняет, почему в
еще большей степени, чем в 1861-м, зависит от этого выбора судьба России на
много поколений вперед.
