Он мог ошеломить математичку неожиданно точным вопросом, одной-двумя пятерками за сложные контрольные и столь же неожиданными провалами, объяснить которые одной лишь ленью не решился бы даже Сухомлинский, на что уж добрый учитель был. Сергей Воронков порою вытворял на футбольном поле такие выкрутасы и забивал такие смелые голы, что физкультурника в дрожь бросало от радости. И после этого – вялое фланирование по полю, бесившее бывшего хоккеиста. По биологии Воронков получил в десятом классе пятерку за первое полугодие и тройку в аттестате. С русским языком у него, правда, всегда было ровно: между четверкой и тройкой, но гораздо ближе к последней. С английским – наоборот.
Еще в восьмом классе Воронков стал похаживать от нечего делать на стадион «Динамо» в секцию самбо. Его оттуда не выгоняли. И все были рады этому. Даже брат, учившийся в военном училище. Даже физкультурник, который сам себе сказал: «А куда ему с таким ростом? Только бокс, борьба, штанга да шахматы».
Школу Воронков окончил с бронзовой медалью – так он всем говорил с пафосом на выпускном вечере. И была в его словах некая сермяжная истина. Отличникам – золото. Хорошистам – серебро. А троечникам – бронза. Все по-честному. «Я себе сам бронзовую медаль отолью, не беспокойтесь!» – успокаивал он, вероятнее всего, самого себя, потому что с бронзовым аттестатом из этой школы выходили только самые одаренные лентяи. Не бездари, а именно лентяи. Бездарей здесь все-таки не держали.
Была у Воронкова в тот год и другая бронзовая медаль за третье место в чемпионате Москвы по самбо среди юношей. До первого разряда он чуть-чуть не дотянул. В институт не поступил. Хотя честно сдавал документы, ездил на экзамены в МИФИ, затем в МИЭМ и еще раз в МИЭМ – на вечерний. Эта неудача шокировала родителей, брата – золотого медалиста ракетного училища и других заинтересованных лиц. Но семнадцатилетний Воронков был на удивление спокоен и благодушен. «Мне до армии как до луны пешком, поступлю еще, если надо будет», – говорил он, забрасывал на плечо спортивную сумку и уходил в спортзал мять маты. Так, от нечего делать, от несчастных глаз родителей, бабушек и дедушек.
Им всем почему-то хотелось определить его в престижный, еще не вышедший из моды технический вуз. А ему ничего не хотелось. Ровным счетом ничего. Даже в армию ему не хотелось идти.
«Недеяние есть тоже деяние!» – сказал однажды новый тренер, и эти слова очень понравились Воронкову, хотя изрекший их самбист все делал наоборот: его подопечные работали в зале очень много.
