– Может, ты аборты от Петра делала, поэтому у нас детей нет?
То ли от всех отваров и настоев, то ли от ужаса, то ли от обиды – похолодела Зайнап, побелела, сознание потеряла.
Виктор прощения просил, руки целовал, а она, окаменевшая, молчала и молчала.
Все-таки выпросил прощение, стал свою Звездочку ласкать, целовать, и вдруг, закрыв глаза, Зайнап – за все прожитые с мужем годы – почувствовала прилив того бешеного желания, какое возникало у нее от ласк Петра. Она затрепетала, дыхание стало неровным, она сама попросила близости, так же, с закрытыми глазами, стала яростно отдаваться мужу, вскрикивая, царапая его спину, извиваясь и стеная. И вдруг, на самом пике экстаза, она обессиленная, с закрытыми глазами прошептала, нет, прошелестела:
– Петр…
Уловило чуткое ухо любящего мужчины этот шелест, замер он в последующем, завершающем движении…
Зайнап стала возвращаться из мира страсти, она даже не заметила этого слова, она была счастлива, удовлетворена впервые за пять лет их брака. Она всегда была безотказна в утолении желания мужа – утром ли, ночью, всегда, когда он ее хотел. Но такой ночи у них не было никогда.
От этой ночи через девять месяцев родился крепкий, спокойный мальчишка. Назвали его Стасиком, рос он добрым мальчиком в лоне материнской и отцовской любви, со стойким, целеустремленным характером – в отца, с нежностью – от матери.
Он очень походил на отца – овал лица, лоб, губы, нос; только глаза у него были серо-зелеными и волосы темными и густыми – в Зайнап.
Виктор частенько пристально всматривался в малыша, пока дед с бабкой с Украины не приехали на внука долгожданного посмотреть.
Раскудахталась мать:
– Ой, сыночку, да як же вин на тебе похож, точно як ты малэньким був, тильки чернявенький, як Зоичка наша.
Зоей, Зоей Яковлевной Шипитько Зайнап оформили при замене паспорта. Не хотел Виктор, чтобы хоть кто-нибудь увидел в ней юную Зайнап. Ничего из прошлого он не хотел оставлять…
А Галочке в этом году уже семь лет исполнилось, она в школу пошла. Вся в огромных белых бантах, белом фартучке, в белых туфельках, прямо Снегурочка! Рослая, красивая, упрямая и своенравная. Соня взяла мать к себе, пусть у них живет, с Галочкой пусть возится.
Взглянула бабушка на внучку – и онемела. Точно Петра в уменьшенном виде перед собою увидела! Глаза, черты лица, белокурость, даже жесты – все отцовское.
Галочка сразу поняла, что над бабушкой можно поиздеваться, посмеяться, а слушаться ее не обязательно. Даже при Соне она грубила бабушке, могла швырнуть в нее книжкой или ботинком. Только Тимофей Сергеевич был для нее авторитетом. Девчонка при нем была тихой, послушной паинькой. Соня не расстраивала его, не рассказывала о проделках дочки, а он бы и не поверил, кто это об его ангеле небылицы плетет? А вот прошли годы – и пришлось поверить…
