– Соня-то как? Уже генеральша?
– У Сони все хорошо. Они сейчас в Белоруссии служат, дочка у них маленькая.
– Родила все-таки?
– Родила, девочка у нее, скоро годик будет.
– Ладно, посмотрим, как дальше быть. Немного отдохну и работать начну.
– А где ты будешь работать? На кого-то выучился?
– Выучился, мать, выучился. Где сам, где помогли, – и ничего больше о себе Азиз не рассказал.
– Все, устал! Спать хочу! Я буду жить в этой комнате, сюда не заходите, нужно будет убраться – сам сделаю. Не суйтесь сюда, – и ушел в свою комнату, дверь плотно закрыл, пошуршал-пошуршал немного и захрапел громко и заливисто.
Ни подарка матери за долгие годы разлуки, ни гостинца младшей сестренке не привез и не вручил…
Шло время, Азиз то исчезал, то появлялся, то был весел, то зол, но дома все больше молчал. Вопросы матери он не слушал и не слышал и не отвечал на них. Иногда вдруг давал матери деньги, большими купюрами, ей даже страшно было их брать. А однажды подарил Зайнап сережки и колечко с синими и белыми камешками, но оговорил:
– Ты пока их не надевай, это твое приданое будет, на свадьбу наденешь. Жених-то есть? Уже пора, тебе ведь уже шестнадцать должно быть? Ладно, не стесняйся, я сам тебе жениха найду. Богатого. Хватит вам с мамкой горе мыкать.
Как бы и посочувствовал, но не по-людски, с ухмылочкой, захолодела у Зайнап спина от этих слов.
Петр некоторое время не появлялся, потом устерег Зайнап почти у самого ее дома:
– Ну, Змейка, хватит прятаться, я уже устал за тобою охотиться. В субботу приходи в гарнизон, в клубе танцы будут, ты же любишь танцевать? Ты пойми, ты мне нравишься. Да и кому ты теперь, кроме меня нужна, ты же порченая. Не придешь – Лариске, подружке твоей все расскажу, вот уж всем потеха будет! И расскажешь, кстати, ребенок-то куда делся? Или твоя сестрица просто пугала меня? Смотри, я ведь могу поразузнать, что, где и как было. Так что приходи, не ломайся, часов в семь буду тебя в клубе ждать.
«Что же делать? Что делать?» – мысль метрономом билась в мозгу. Рассказать матери – не поймет, а если поймет, то сердце ее не выдержит такого позора. Рассказать Азизу? Нет, нельзя, он какой-то совсем чужой, просто живет с ними под одной крышей, иногда сидит с ними за одним столом да посмеивается:
– Что, буржуинки, объелись уже своей лапшой да лепешками? Подождите, принесу вам осетринки копченой да икорки, хоть узнаете, что настоящие люди едят.
Чужим он стал, совсем чужим… Денег почти не давал, зато оделся во все новое: брюки дудочками, туфли на платформах, рубашки яркие, а галстуки разноцветные менял чуть ли не каждый день. Иногда пропадал на несколько дней, домой возвращался опухший от пьянства, вонючий и злой, отлеживался и снова исчезал.
