Наконец когда Жозефина оказалась в самом здании, она не смогла выполнить свое намерение и смотреть только на обезьян, так как, едва взглянув на них, вынуждена была закрыть глаза, чтобы сдержать тошноту. Очень скоро она оказалась перед самой клеткой Кромарти и стала растерянно его разглядывать. В это время он ходил взад-вперед по клетке (занятие это отнимало у него гораздо больше времени, чем он мог предположить), но Жозефина не решалась заговорить с ним и боялась, что он ее увидит.
Он вышагивал взад и вперед за проволочной решеткой, сцепив руки за спиной и опустив голову, пока не доходил до угла, где поворачивался на каблуках и поднимал голову. Его лицо ничего не выражало.
Удаляясь от клетки, мисс Лэкетт получила еще один удар, так как случайно посмотрела в сторону, и ее взгляд остановился на орангутанге. Это животное в безутешном горе сидело на полу, в его спутанном и всклокоченном длинном красноватом мехе застряла солома. Его глубоко сидящие коричневые глаза смотрели на нее в упор, черные ноздри раздувались. Так вот на какое животное походил ее возлюбленный! Вот с этим-то меланхоличным Калибаном[23] сравнивали его посетители! Так эта чудовищная уродливая обезьяна — подходящая компания для человека, которого она считала своим возлюбленным! Для человека, за которого она собиралась замуж!
Мисс Лэкетт тихонько выскользнула из «Обезьяньего дома», полная отвращения и стыда. Ей было стыдно за все за свои чувства, за свою слабость, из-за которой Джон дошел до этого. Ей было стыдно за зрителей, за себя, за весь грязный мир, где существовали люди и животные, похожие на них. К ее стыду примешался страх, возраставший с каждым ее шагом. Она боялась, что ее узнают, и на всех прохожих смотрела с беспокойством. Даже выйдя из сада, она не почувствовала себя в безопасности, так что села в наемный автомобиль, но продолжала поминутно поглядывать в боковое стекло. Никто ее не преследовал.
«Слава богу, все хорошо! Опасность миновала», — подумала она, хотя и не могла признаться себе, какой именно опасности остерегалась. Быть может, она боялась, что ее тоже запрут в клетке…
На следующий день мисс Лэкетт почти избавилась от болезненного впечатления, оставшегося у нее после посещения зверинца, и главным образом чувствовала облегчение, что это осталось в прошлом.
«Никогда больше я не совершу подобного безрассудства! — подумала она. — Никогда больше не подвергну себя такому ужасному риску. Никогда больше не стану думать об этом бедняге, так как мне это не нужно. Справедливости ради надо было сходить туда и посмотреть на него, хотя бы тайком. Было бы трусостью не пойти, это не в моем характере. Но будет трусостью и пойти снова. Это будет слабость После того, как я удовлетворила свое любопытство, необходимо его подавить. Теперь я знаю самое худшее, и мне следует обо всем забыть. Если отправлюсь туда снова, то это будет больно для меня и несправедливо по отношению к нему, так как он может меня узнать; если он проведает о том, что я приходила дважды, то станет питать ложные надежды. Он может решить, что я хотела поговорить с ним. И будет далек, очень далек от истины! Думаю, он сошел с ума. Я уверена, он лишился рассудка. Я это чувствую. Говорить с ним — все равно что общаться с сумасшедшими родственниками, которых видишь раз в году. Но, к счастью, мои намерения не противоречат моему долгу: я не должна его видеть, меня даже страшит эта мысль. Больше нечего говорить об этом».
