Знаменитая Агриппина была по паспорту Марией Васильевной Стародубцевой. Ей исполнилось сорок шесть лет, ее бизнес, судя по квартире, был успешен. Что же толкнуло ее на этот жуткий шаг? Или это было вовсе не что-то, а кто-то? Но меня это интересовать не должно. Не мой район, значит, меня это не касается. Вот и все. Жаль только, автомобиль наш теперь придется чинить черт знает сколько.
— Приехали, — говорит Дымов, коллега Колесникова, которому тот поручил подвезти нас до отделения. — Ну, бывай, Паша. Пока, Лизавета!
Вечер, и фонари неторопливо струят свой жирноватый оранжевый свет.
— Ну, Петрович нам задаст, — говорит мой напарник.
— За что?
— Как за что? За то, что в историю вляпались и машину испортили.
— Мы же не виноваты, что она именно на нее свалилась!
— Для Петровича это не оправдание.
Кладовщиков, поймавший нас в коридоре, кричит, что шеф немедленно зовет нас к себе. Хорошо, сейчас будем. Только выпьем кофейку. Что-то этот день выбил нас из колеи.
Вот и дверь нашего кабинета. В коридорах заметно поубавилось народу. Где-то за стеной один из оперов кричит по телефону так громко, что слышно почти каждое слово.
Щелкает замок. Зевают петли.
— После вас, — весело произносит Ласточкин привычную фразу, которую он всегда говорит, пропуская меня в кабинет.
Я заношу ногу, чтобы переступить через порог. И…
И встречаюсь глазами с человеком, который небрежно развалился за столом на месте капитана.
1 апреля. Девятый час вечера
Мое удивление сравнимо только с удивлением того хрестоматийного мужа, который вернулся из командировки раньше времени и застал у себя дома незнакомого субъекта без штанов, который запросто общался с его женой. Мысленно я попыталась вспомнить, какое наказание полагается за самовольное проникновение в помещение, занимаемое сотрудниками органов внутренних дел, когда мой взгляд упал на закованного в золотую велосипедную цепь страдальца, маячившего у окна справа. Его приятель с внешностью поезда расположился на батарее, а третий член птицы-тройки — тот, что с оттопыренными ушами, — облокотился о сейф. В свободной руке он держал зубочистку, которую вынул изо рта, как только мы вошли.
Вид незваных гостей мне не понравился настолько, что я на мгновение даже пожалела, что при мне нет оружия. Потому что пистолет мой был заперт в сейфе вместе с подшивкой пропитавшихся пылью, передаваемых от опера к оперу нераскрытых дел, которые и мне придется сдать в свой черед, когда я уйду из полиции или «меня уйдут».
