Пробуждение опасно ей еще и потому, что всю жизнь на все живое в других, на всякую их заинтересованную просьбу она реагировала равнодушием, пренебрежением, насмешкой, осуждением, презрением, издевкой, оскорблением -обижала отказом всякую открытость, любую обращенную к ней искреннюю активность людей.
Оказавшись открытой сама, она будет ждать оскорбления и от них. Да и сама по привычке, почти рефлекторно, высмеет, оскорбит, осудит себя. Сама себя будет презирать за искренность, как за слабость. А поскольку залогом возможности существования для нее служит одобрение и чужая обслуга, то чувствовать себя осужденной («плохой») значило бы для нее потерять все права и все надежды на обслугу.
Пробуждение опасно ей неизвестностью собственных импульсов, незнанием никого, с кем предстояло бы общаться, незнанием средств взаимодействия с людьми, если те ей ничего не должны, осуждением себя, потерей всяких надежд на других, незащищенностью от боли, к которой не готова, и отчаяньем.
* * *
Тот, кто не в мыслях, а на деле хотел бы не мешать в быть полезным человеку в пустоте, кто хотел бы не победить, не заполучить его, а просто сочувствовал бы с ним, тот понял бы, что пустота - его выбор и единственный пока способ выжить в его мире.
Сочувствующий не себе, а человеку в пустоте, во-первых, отказался бы от всяких поползновений его переделать, вызволить из пустоты - из его мира.[18]
Он задал бы себе вопрос: насколько он смог бы стать ц как долго мог и хотел бы оставаться гарантом защищенности такого человека?
Мало-мальски уважая другого, он понял бы, что, при всех стараниях, гарантом защищенности ни для какого взрослого, кроме себя, быть невозможно.
Понял бы, что лучшее, что мог бы он сделать, это оставить другого в покое. Научиться держать с ним дистанцию гораздо большую, чем хочется и непременно чуть большую, чем хочет человек в пустоте.
Дальше, сочувствующий решал бы задачу, что надо сделать, чтобы человек в пустоте сам и сознательно стал бы гарантом своей безопасности.
Пришлось бы вспомнить, что в вынужденном полном одиночестве, в отшельничестве, такие люди великолепно осваиваются и пустоты не ощущают. Что избавляются они от такого ощущения и в окружении врагов, одни в чужой стране, просто в иноязычном окружении - во всех обстоятельствах, где не на кого надеяться, где необходимо и морально позволительно быть настороженными и собранными.
Вспомнил бы, как чудесно мобилизует этих людей открытая чужая агрессия.
