Обогнув подножие, кам со своей свитой взлетел на холм и поднял на дыбы коня прямо перед лицами бегов, лошади которых, храпя, попятились назад.
— Что медлите, нерадивые сыны земли?! — грозно взревел шаман, и беловатая пена выступила в углах его губ. — Владыка стад — великий и светлый Изых-хан — ждет!
Большарский бег спешился и подошел к коню, предназначенному для свершения обряда.
Раб с низким поклоном подал бегу большой деревянный сосуд с молоком, покрытый снаружи пластинками чистого золота.
Бег принял сосуд и начал тщательно омывать гриву коня молоком.
В это время спешился и шаман, стал перед бегом и, воздев руки к небу, хрипло запел:
Ульген-хан звездоносный, солнечноликий, лук-радугу,
стрелы-молнии в руках имеющий!
Помоги девяти душам моим ввысь подняться!
Темир-хан огненноглазый, железнобокий,
каменные горы потрясающий!
Помоги ногам моим твердо на земле стоять!
Ветры степные! Предки племен кыргызских!
Хиргис-нура воды священные!
Песнь мою от четырех земли концов
до верхнего неба донесите!
Горящие глаза всадников, окруживших холм, впились в голубую высь, словно ожидая, что и впрямь перед ними появится лик кыргызского владыки неба — Ульгеня. А кам, окончив обращение к многочисленным большим и малым богам и духам, уже взывал к самому повелителю стад:
О, великий Изых-хан!
Прекрасна голова твоя, полумесяцем бычьих рогов
украшенная!
Прекрасны глаза твои, глазам барана
подобные!
Прекрасны стройные ноги твои, ногам небесного коня
подобные!
Голубого скакуна в дар прими, о Изых-хан!
Стада того, кто дар тебе приносит, на этом
коне объезжай!
Чтоб скот его здоров был и
хорошо множился!
Чтоб духи болезней семью и род его стороной
обходили!
Между тем бег омыл гриву и хвост коня, вплел в гриву две красные, синюю и зеленую ленты и снял узду.
Всадники у подножия холма расступились, и конь, почувствовавший свободу, устремился в проход.
— Вижу! Вижу! — дико вращая зрачками, выкрикивал шаман. — Мчится! Мчится на голубом коне владыка стад! Дорогу всемогущему Изых-хану!
Рабы и стражники на холме повалились ниц. Всадники низко склонились в седлах, чествуя Изых-хана, который, верили они, несется в этот миг на посвященном ему коне, видимый лишь зоркими глазами старого кама.
