Именно эти слова и производили наибольшее впечатление на сибирских селян, вообще склонных чувствовать себя отдельно от России и от правительства. Так как именно в это время столыпинская реформа снабдила Сибирь множеством новых поселенцев, в их среде слова Авдотьи упали на благодатную почву, оформившись в своеобразную идеологию отстраненности и невмешательства, несколько схожую с движением раскола. Ум поселенцев, упорный и пассивный, как и сибирская природа, оказался очень восприимчив к подобным призывам к спасению, так что само собой организовалось целое движение, получившее в Петербурге название «невмешательства». Сами же сторонники Авдотьи Матвеевой называли себя «ожидатели августа».
Все это автору стало известно из записок Павла Эмильевича, предоставленных ему для ознакомления и только, госпожой Сарой Цвили, внучкой П. Э. Розенталя, очень пожилой дамой, проживающей в городе Ашоде в Израиле. Сам Павел Эмильевич после семнадцатого года, бросив в Петрограде все, кроме двух взятых с собой чемоданов с записями и кой-каким золотом, перебрался в Финляндию, откуда в начале двадцатых добрался до Иерусалима, где работал врачом, дожив до шестидесятых годов прошлого века. Внучка его по-русски уже не говорит и не понимает, но к записям деда, содержащимся в двух старых толстых коленкоровых тетрадях, относится благоговейно, бережет их как зеницу ока и из рук не выпускает. Кроме записей об Авдотье Матвеевой, представляющих своего рода дневник осени 1913-го, тетради содержат разрозненные, очень откровенные записи личного характера и различные заметки о медицинских случаях.
В отличие от Павла Эмильевича, сильно заинтересовавшегося паводской пророчицей, комиссия Синода приложила все усилия, чтобы дело замять. Предложение поместить Авдотью в какой-нибудь удаленный монастырь под церковный надзор было справедливо отвергнуто, так как ореол пострадавшей от официальной церкви мученицы мог не ослабить, а только усилить влияние Авдотьи, и, вполне возможно, что подобные жестокие меры вызвали бы в головах упорных и молчаливых «ожидателей августа» реакцию непредсказуемую. К тому же была осень 1913 года. Комиссия вернулась с отчетом, но без каких-либо конкретных обвинений и заключений, бумаги застряли на столах чиновников, понимающих наличие проблем, но бессильных эти проблемы не то что решить, но даже и сформулировать. Решений никаких не было принято, дело зависло, а Авдотья Матвеева продолжала тихо проповедовать в своем Паводье.
