Чаще применявшиеся пытки состояли из обваривания кипятком частей тела, уколов под ногти и битья железными шомполами.
Особенно отличался своей жестокостью член «пятерки» Израилит. Он избрал своей специальностью пытать молодежь, бессознательно называвшую имена даже малоизвестных ей людей. Это он пытал Башинского и Якимова, совершивших не одно ночное путешествие в камеру «товарища следователя» Израилита. Но Израилиту было все же далеко до коменданта Чайковской чрезвычайки, Саенки.
В очерке «В каторжной тюрьме» В. Смиренномудренский дает такой портрет Саенки:
«Издерганный дегенерат, кокаинист с браунингом в дрожащей руке, весь в пулеметных лентах, явный садист - он производил жуткое впечатление».
А вот что пишет о нем Носович, пять недель томившийся в Чайковской чрезвычайке:
«И вот мимо нас, построенных в ряды, как на параде, торжественно и самодовольно прошелся злой гений Чайковской улицы, главный бес концентрационного лагеря, „Сам Саенко“, с фатоватым и наглым молодым человеком таинственной профессии, таинственной национальности, „товарищем Эдуардом“. Крики, угрозы расстрела составляли вокруг них ту особую атмосферу, тот всегдашний вихрь, в котором оба вращались».
Разбор дел, чинимых Саенко, не имел ничего общего с судебным следствием. Это было сплошное убийство.
«Среди нашей монотонной жизни, - пишет В. Смиренномудренский, - мы с особенной жутью ожидали приближения рокового автомобиля „товарища Саенки“. Каждый раз он вырывал несколько жертв и убивал - да, просто убивал, стрелял или рубил, смотря по настроению».
Смиренномудренский приводит образец разбора дел Саенкой. Это было уже в то время, когда добровольцы приближались к Харькову. Власти решили расправиться со своими жертвами. 22 июня в каторжную тюрьму явилась комиссия по разгрузке тюрьмы: Саенко в сопровождении председателя чрезвычайного трибунала Буздалина и члена трибунала Пятакова.
«Начался разбор. «Встать всем в один ряд!» - скомандовал Саенко. И торопливо, переходя от одного к другому, без всяких документов, не давая возможности даже в кратких словах изложить суть дела, комиссия по разгрузке давала заключения. Впереди меня стоял полковник Зарубин, инвалид с рукой на перевязи.
- За что сидите?
Лицо у Саенки вдруг задергалось, и в каком-то припадке исступления, весь белый, с красными пятнами, он задал ему роковой вопрос:
- Вы офицер?
- Да, я инвалид.
- Без разговоров сюда, к расстрелу!
- Позвольте, выслушайте.
- Нечего говорить. Сейчас же к расстрелу, к стенке!
