Гламур | страница 29
Изучать этот тип женщин я могла бы, не выходя из дома. Моей соседке по площадке Лене уже полтинник. Она работает в регистратуре поликлиники, и власть ее огромна. Кому захочет — оставит номерок к окулисту, не понравишься ей — месяц будешь обивать пороги, а к эндокринологу не попадешь. Иногда она заходит ко мне занять муку или подсолнечное масло, и все ей у меня не нравится.
— Зачем тебе столько книг? Только пылищу разводишь, дышать нечем.
— Вот ты заграницей бываешь, а ничего путного не привозишь — бриллиантики в уши или приличный сервиз.
— Я вижу, ты французскую картошку купила. Не знаете, куда деньги девать.
Лена овдовела несколько лет назад: муж допился до белой горячки и выпал из окна. На днях встретила ее в метро и не узнала: похудела, помолодела, сделала новую прическу.
— Друга завела, на работе познакомилась. Дети — против, а я им сказала: имею право на личное счастье. Правильно я говорю?
Вчера ехала в лифте, к себе на девятый этаж, с незнакомым дядькой. Коротконогий, толстопузый, без шеи. В руках дядька держал розовую гвоздику на длинном стебле. Смотрю: звонит в квартиру Лены, и она, веселая, нарядная, впускает его к себе.
Б/у
Старики платят полную стоимость
И как это все случилось? В какие вечера? В какой момент ужалила меня мыслишка, что я уже немолод, что уже не в свои сани не садись и пора бы, вообще-то говоря, дуть с ярмарки? Стар стал. Путаюсь с датировками. Хоть сюжеты память пощадила.
На входе в какой-то западноевропейский притон, куда молодым — дорога, и где старикам — почет, привычно бросаю паспорт и треть от входной стоимости. «Э, господин, вы куда? — ресепшионисту что-то не нравится. — Вам неделю назад 25 исполнилось». Это автоматически означало, что я должен заплатить полную цену, раз. Но «два» было существенно хуже: я попал в пространство от 25 до бесконечности. То есть, и 40-летний молодящийся старикан, и 70-летняя развалина и 100-летнее уже совсем непонятно что — это все мои одноклассники, одногруппники, черт их возьми. Чтобы не потерять идентификацию, мне необходимо изучить их манеры — в основном отвратительные, вглядеться в их образ жизни, мне неинтересный, и, в конце концов, мне придется зарабатывать их деньги — что совсем уж тягостно. Притом некто Розенблит, пожилой литератор, ухаживавший за той же девушкой, с которой в юные годы был и я, утверждал — и это был аргумент как раз против меня — что «этот никогда не повзрослеет». А может и так: постареть — постарел, а повзрослеть не довелось, все времени как-то не было, все было недосуг.
