Судьба издевалась над «Полковником». «Полковнику» не надо было подходить к грузу, — ему достаточно было протянуть руку. Тяжелый мешок с продовольствием чуть не прихлопнул его, шлепнувшись буквально рядом. «Мука!» — решил «Полковник», щупая плотный брезент.
Судя по звездам, до рассвета было далеко. Он прислонился спиной к мешку. Самое главное — дотерпеть до утра. Утром они сварят вкусную мучную затирку. «Полковник» нежно прижался к шершавому брезенту. Засыпая, он прикрыл мешок полой знаменитой шинели. Над ним медленно кружились звезды.
Продукты делились при командире. На человека приходилось по два сухаря (на раненых — по три), по четверти котелка муки да по тонкому ломтику сала. Но и это было праздником. Предстояла еда, первая настоящая еда за все дни блокады.
Но вот комендант, деливший продукты, выпрямился и озабоченно доложил о чем-то командиру. Командир дернулся, как от резкой боли, и повернул мешок. На поляне стало тихо, тихо: мешок был надрезан.
— Кто? — резко спросил командир.
Комендант испуганно вздрогнул и молча пожал плечами.
— Кто? — повторил командир, круто поворачиваясь к партизанам.
Партизаны молчали.
— Найду — расстреляю. Своими руками! — глухо проговорил командир.
Искать не пришлось — на поляну вели Василька. С него рванули рубаху. Из-за пазухи посыпались сухари.
…Был он белоголовый и голубоглазый — настоящий Василек. Только было это очень давно. Сейчас никто и не вспомнил этого: разве бывают нечистые глаза голубыми?
— Гад! — отчетливо сказали в толпе.
Василек вздрогнул, втянул голову в плечи. Он с ужасом смотрел себе под ноги, только сейчас начиная понимать, что эти темные засушенные кусочки хлеба подводят итог его жизни. И ему стало страшно, так страшно, как еще не бывало ни в одном бою. Откуда-то издалека до его сознания донеслись слова:
— Приказ, говорю, знал? Знал, что тебя ожидает?
Василек поднял голову, — рядом стоял командир.
— Знал, — ответил Василек и снова опустил глаза.
— Понимал, у кого крадешь? — командир показал в сторону санитарной землянки.
— Понимал…
— И все-таки взял?
— Взял… я… я не мог…
В первый раз за долгие месяцы тяжелых непрерывных боев и смертей командир растерялся. Как расстрелять такого — не труса, не дезертира? Как расстрелять за горсть сухарей молодого хорошего парня, который еще и пожить-то как следует не успел?
И что сказать его матери?..
Он окинул взглядом неподвижные лица партизан.
И представился командиру квадрат карты, на котором их отряд — маленькое, заштрихованное красным пятнышко. А кругом синие стрелы, кругом немцы. Но изнурительные бои и голод не смогли стереть с карты крохотное красное пятнышко.
