Спешная забота бабушки Федосьи состояла в наборе "дружбы". "Дружбы" - это небольшие в четыре - шесть человек артели жнецов, берущих на себя отдельные участки жнивья.
Хорошая "дружба" - это ровный подбор работников, не "заедающих чужую спину". Бабушка рассказывала о своей подруге Сысоевне, с которой она жнивала двенадцать лет подряд в "двойке".
- Начнем десятину с разных концов до рассвета. Солнце над головой встанет, а мы плечо к плечу по середке самой и ты, хоть саженью меряй, и снопов моих и ейных поровну… А ведь другой начнет махи махать, из серпа выскакивать, - такую линию объедет и не сыщешь его в хлебе-то… Сысоевна, покойница, - эта по-родительскому жала: серп в серп, - говорила бабушка.
Похвала "серп в серп" означала считавшееся "родительским", то есть классическим перпендикулярное положение двух дуг: жнеца и серпа. От этих дуг, как уверяли старики, пошла и горбатость русская.
В "дружбу" бралась и молодежь на "полсилы" и даже на "четверть силы". Иногда работник послабее брал себе такого помощника и включал его в себя, то есть они вдвоем считались одной силой.
Аненка шла жать на полсилы, в чем ей завидовали подруги-девушки.
- Это была моя последняя девичья волюшка, - рассказывала мать. - Но зато и надышалась я ей досыта за это жнитво. Воздух степной, медовый… Народу со всего света, казалось, набралось - мордва, чуваши, татары - на всех языках говор. Песни ночью по степи раскинутся, словно навзрыд вся земля застонет. Костры, как пожары по степи… А зори какие! Нет, уж таких зорь не увижу больше…
- Почему? - спрашиваю.
- А ты бы как думал. - молодость моя вернется? Глаза прояснятся? Оттого так и виделось, что молода была. Жизнь-то передо мной скатертью развертывалась, а теперь она на салфеточке - тут вся…
Глава четвертая
ЛИНИИ СОШЛИСЬ
Хорошее в том году выпало лето. Жара и дожди прошли вовремя. Сбор хлеба и молотьба были удачными. Да и вести с войны были благоприятны, победоносные. Каждая семья, у которой кто-либо из родни участвовал на войне, была уверена, что вот их парень собственноручно и побеждает врагов лютых и уже, конечно, живым да еще с медалью вернется домой.
К осени появилась первая партия пленных турок. Толпами бросились хлыновцы к тюремному замку на Острожную улицу, чтоб полюбоваться на порабощенного врага, и тут хлыновцев постигло разочарование: никакой перед ними лютости, в цепи и кандалы закованной, не оказалось. Сидят на тюремном дворе самые что ни на есть простые люди, мужики, как и наши, лопочут только по-ихнему да фески у которых на головах, а сами оборванные и измученные за дорогу. Начались соболезнования: вот, мол, и наши парни где-то там, в Туркии, так же мучаются, и понесли хлыновцы врагу лютому кокурок сдобных, холстины, обрезок сапожных.
