— Некоторые биографы Кузнецова считали, что Николай Иванович, якобы, этнический немец, выходец из немецкой колонии, которых до Великой Отечественной было множество. Этим и объясняли великолепное знание языка.
— Давайте сначала о происхождении. Отец Иван Павлович, как и мать Анна Павловна, люди исконно русские. Служил отец до революции в гренадерском полку в Санкт-Петербурге. За меткую стрельбу был пожалован призом от молодого царя Николая II. Однако никаким дворянином, белым офицером не был: сражался в Красной Армии у Тухачевского. И не кулак, как утверждают иные бытописатели.
Лингвист от матери-природы
— Откуда у Кузнецова такие способности к языкам?
— А от все той же природы. Мальчик из уральской деревни Зырянка с 84 дворами и 396 жителями, овладел в совершенстве немецким. Лингвистом Николай Иванович Кузнецов был гениальным. Да и повезло ему несказанно с учителями иностранного. Так сложилась судьба — в его глухомань, откуда до ближайшего уездного городка 93 версты, занесло образованных людей, которым бы преподавать в гимназиях, а набирался у них знаний деревенский паренек Ника Кузнецов. В Талицкой школе-семилетке немецкий и французский вела Нина Николаевна Автократова. Образование школьный преподаватель далекого уральского селения получила в свое время в Швейцарии. Увлечение Кузнецова языками считали блажью. И потому загадочной казалось одноклассникам его дружба с преподавателем труда Францем Францевичем Явуреком — бывшим военнопленным, осевшим в тамошних краях. Нахватался разговорной речи, живых фраз и выражений из солдатского лексикона, которых в словаре интеллигентнейшей учительницы и быть не могло. Много болтал с провизором местной аптеки австрийцем Краузе. Когда работал в Кудымкаре, на удивление быстро овладел коми, трудным, как и все языки угро-финской группы. Даже стихи на нем писал, о чем, как вы знаете, проведали вездесущие чекисты. Проучившись всего год в Тюмени, выступил в клуб эсперантистов и перевел на эсперанто свое любимое «Бородино» Лермонтова. Учась в техникуме, наткнулся на немецкую «Энциклопедию лесной науки», которую до него никто и никогда не открывал, и перевел на русский. А уже в Свердловске, где работал как секретный агент, сошелся с актрисой городского театра — полькой по национальности. Результат романа — владение польским языком, который ему тоже пригодился. В партизанском отряде «Победители», действовавшем на Украине, заговорил по-украински. Испанцы, служившие в лесах под Ровно в отряде Медведева, вдруг забеспокоились, доложили командиру: боец Грачев понимает, когда мы говорим на родном, он не тот человек, за которого себя выдает. А это у Кузнецова, с его лингвистическим талантом, открылось и понимание незнакомого до того языка. В немецком множество диалектов. Помимо классического Кузнецов владел еще пятью — шестью. Это не раз выручало обер-лейтенанта Зиберта при общении с немецкими офицерами. Понятно, что для нелегала Кузнецова, действовавшего под легендированной биографией, встреча с уроженцем того немецкого города, где якобы и родился разведчик, была бы почти что крахом. Кузнецов-Зиберт, быстренько уловив, из какой части Германии родом его собеседник, начинал говорить с легким налетом диалекта земли, расположенной в другом конце страны.
