Дверь мягко закрылась, и я еще некоторое время смотрела на нее. Вряд ли это был тот радушный прием, которого я ожидала, но все-таки учитывая то, что они не знали о моем приезде, это, пожалуй, все же неплохо. Беспокойство тети Анны могло объясняться ее возрастом или, возможно, моим сходством с матерью. Кроме того, явиться спустя двадцать лет без предупреждения, это любого могло вывести из равновесия.
Отбросив смутные чувства, которые у меня вызвала моя разговорчивая тетя, я начала медленно передвигаться по комнате, стараясь сделать ее своим домом настолько, насколько это было возможно. После смерти матери мне пришлось оставить нашу лондонскую квартиру, обстановку продать или раздать друзьям и забрать с собой только свой гардероб, личные вещи и те сувениры, с которыми я ни за что не могла бы расстаться. Размещенные теперь в комнате, в самых видных местах, эти «ценности» сделали спальню более «моей». Дагерротипный портрет мамы стоял на камине рядом с папоротником и коробочкой из морских ракушек. На столик у кровати я положила три книги: «Сэндитон» Джейн Остин, «Танкред» Бенджамина Дизраэли и Библию. На туалетный столик перед огромным зеркалом положила иллюстрированный путеводитель по Креморн Гарденз, чтобы напоминать себе о множестве счастливых дней, проведенных там, а у ванны поместила маленький флакончик туалетной воды с ароматом розы. Этот последний был подарком Эдварда Чемпиона, человека, которого я горячо любила и за которого собиралась замуж.
Переодевшись, умывшись, расчесав и заново уложив волосы, я почувствовала себя намного лучше. Да, поездка на поезде просто ужасна, но все же не сравнить с тем, какой была бы эта поездка в экипаже. И, конечно, я была усталой и голодной. Но более чем все остальное, меня волновало то, что я снова стала частью семьи, вернулась в дом, где родилась, и начала совсем новую жизнь, разделяя ее с семьей и ощущая свою сопричастность.
Если б я только знала, как далека была от истины!
Спускаясь по лестнице несколькими минутами позже, я была поражена феноменальным молчанием этого дома. Почти семь вечера, за окнами — чернильная темень, а внутри — странная, похожая на музейную атмосфера. Мои шаги тонули в толстых коврах, каждая масляная лампа сияла мягким ореолом. Темные деревянные панели на стенах, смутно вырисовывающиеся очертания мебели, раскидистые растения в массивных кадках — все вместе создавало дух спокойной строгости, почти церковной суровости.
