Перекрестившись, Элиза села на траву и открыла бутылку воды, чтобы сделать глоток, и в этот момент ее взгляд приметил идущего к кресту монаха. Когда он подошел, женщина поклонилась ему и спросила, не хочет ли он напиться. Монах взял из ее рук бутылку и вылил воду на землю. Увидев, что монах так неблагодарно отнесся к ее воде, Элиза взяла корзину, намереваясь уйти. Бранных слов она не произнесла, так как монах все же святой человек. Каково же было ее удивление, когда буквально через сто метров она увидела на пути впереди стоящего все того же монаха, а ведь он остался далеко позади.
„Дай мне попить“, – сказал монах, но обиженная Элиза ответила, что он вылил у нее последнюю воду, при этом она все-таки сняла с корзинки салфетку и подала монаху сливки, которые несла продавать. Как только монах взял у нее бутыль, то тут же вылил сливки на землю. От увиденного женщина остолбенела, ее раздирало возмущение, но прежде чем она стала кричать на монаха, тот успел сказать: „Ты давно не поминала своих родителей, а они желают получить помины из твоих рук“. И в этот момент Элиза увидела неподалеку стоящих покойников, свою мать и отца, и в их руках было молоко и вода. Как только Элиза протянула к ним для объятия руки, умершие тут же исчезли, будто их и не было. Пораженная увиденным женщина вернулась домой, напекла калачей и булок и раздала людям много еды. Отнесла она сметанку и масло для помин мертвых в церковь и там рассказала о том, как черный монах на одну минуту перенес ее в царство мертвых, чтобы напомнить ей о долге живых перед своими усопшими родными людьми».
Когда зеркало обличает вора
Из рассказа Ивашева Игната Ивановича:
...
«Случилось это в 1939 году. Я и моя сестра-близнец поехали вместе со студентами в колхоз на осенние работы. Распределили нас на постой по избам, девушек с девушками, а парней с парнями. Я оказался в квартирантах у одной старушки, точно не помню, но, кажется, звали ее Пелагея. Бабка оказалась немногословной и не очень-то дружелюбной, да и кому понравится, если в его дом подселят незнакомых людей. Невольно чувствуя перед суровой хозяйкой вину, я после работы в поле старался ей чем-нибудь помочь: рубил дрова, таскал воду и даже подлатал крышу. Так прожили мы в ее доме полмесяца, и за это время хозяйка к нам попривыкла и подобрела. На постое у нее нас было четверо, и она каждый день нас кормила. По своему характеру я всегда был общительным и веселым и много рассказывал хозяйке о своей жизни. По вечерам к нам забегала моя сестра, и наша хозяйка ее тоже угощала: картошкой, свежеиспеченным хлебом, молоком и огурцами. Таня, моя сестра, иногда убиралась в нашей хате, и я чувствовал нежное отношение к нам хозяйки. Однажды сестра прибежала ко мне в слезах. Она рассказала, что соседка по комнате обвинила ее в воровстве, сказав, что Таня украла у нее кошелек. Я утешал сестру, зная, что она не способна на воровство, но факт оставался фактом, и если бы жалоба потерявшей деньги дошла до директора института, то могла быть серьезная неприятность, в любом случае от славы воровки отмыться было бы нелегко, и, понимая это, я очень переживал. Неожиданно вмешалась в наш разговор хозяйка. Она велела нам плотно закрыть ставни, сесть на лавку у стола и молчать. Старуха достала из чулана старое потемневшее зеркало и поставила его на столе. После этого она зажгла три огарыша свечи, и, когда огонь загорелся, она стала водить по зеркалу руками и читать какую-то складную молитву. Из услышанного я почему-то хорошо запомнил слова:
