Отклонения идут по самым различным линиям. Там, где Шекспир дает всеобъемлющую формулу:
От прекрасных творений [подразумевается - божьих]
Мы ждем потомства...
у Маршака эта формула сужается:
Мы урожая ждем от лучших лоз.
Там, где Шекспир неясен и требует разгадки:
Но ты, обрученный с твоими собственными глазами,
Питающий пламя своей свечи топливом собственной
физической природы,
мы в переводе получаем абсолютно ясное:
А ты, в свою влюбленный красоту,
Все лучшие ей отдавая соки.
(Сонет 1)
Иногда, наоборот, исчезает характерный для Шекспира сплав прозаической (даже терминологической) конкретности с высокой поэзией.
Неутомимое время уводит лето
В объятия гнусной зимы, которая полностью поглощает его.
Холод останавливает соки, опадает некогда крепкая листва,
Красота заносится снегом, и всюду запустение.
Тогда, если бы не осталось похищенной у лета эссенции [то есть
дух_о_в],
Текучей узницы, запертой в стеклянные стены,
Произведения красоты исчезли бы вместе с красотой,
И не осталось бы ни ее, ни воспоминаний о том, какой она была.
Но цветы, подвергнутые сухой перегонке, при встрече с зимой
Теряют только свою внешность; их сущность продолжает жить.
В переводе все это сделано очень легко, очень изящно, но образная система крайне упрощена. Кроме того, появились - что у Маршака бывает в общем редко! - привычные, почти стандартные словосочетания: "дней безудержный поток", "сумрак зимних дней", "белый плащ зимы", а главное, вы с трудом догадываетесь, что речь идет о духах.
Часов и дней безудержный поток
Уводит лето в сумрак зимних дней,
Где нет листвы, застыл в деревьях сок,
Земля мертва и белый плащ на ней.
И только аромат цветущих роз
Летучий пленник, запертый в стекле,
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.
Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты.
(Сонет 5)
Конечно, стихотворение Маршака прелестно, и, конечно, критиковать легко, а вот попробуй переведи! Спасибо Маршаку уже и за то, что он первый в русской поэзии донес до нас хотя бы эту самую эссенцию, хотя бы напоминание о красоте. Но не говорить о том, что отделяет его изящные, легкие, плавные стихи от причудливых, порой корявых фантасмагорий Шекспира, мы сегодня не вправе.
И я вполне представляю себе, что, возьмись за эти переводы, скажем, Цветаева, она прильнула бы именно к сумбурному, непонятному, взвихренному Шекспиру и создала бы нечто совсем иное, вероятно менее логичное, но, может быть, более эмоциональное и страстное.
