— Это очень индивидуальный вопрос, — произнес Брисбейн.
Все смолкли. Голос у Брисбейна был негромкий, но он обладал удивительной способностью прерывать общую беседу, будто ножом разрезая ее. Все прислушались. Брисбейн, осознавая, что ему удалось целиком завладеть всеобщим вниманием, раскурил сигару с поразительной невозмутимостью.
— Это очень индивидуальный вопрос, — повторил он. — О призраках. Люди обычно спрашивают друг друга, доводилось ли кому-нибудь видеть призраков. Мне вот такая возможность выпала.
— Вздор! Кому, вам? Вы смеетесь над нами, Брисбейн! Человек вашего интеллекта…
Целый хор возбужденных восклицаний был ответом на это необычайное заявление Брисбейна. Все потребовали принести сигары, и Стаббс, дворецкий, вдруг вынырнул из ниоткуда с новой бутылкой сухого шампанского. Положение было спасено — Брисбейн собирался поведать нам свою историю.
— Я считаю себя бывалым мореходом, — сказал Брисбейн, — а поскольку мне довольно часто приходится пересекать Атлантику, то у меня уже выработались определенные предпочтения. Намереваясь переплыть эту лужу в ту или иную сторону, я привык дожидаться рейса какого-либо из своих любимых пароходов. Вам это может показаться предрассудком, но я никогда не обманывался в своих ожиданиях, кроме, разве что, одного раза. Я очень хорошо помню тот случай. Это произошло в июне, когда я отправился через океан на «Камчатке». Это был тогда один из самых любимых моих кораблей. Именно был, потому что таковым он более не является. Теперь я даже представить себе не могу таких обстоятельств, которые вынудили бы меня снова взойти на его борт. Да, я знаю, что вы можете мне возразить. Бегает «Камчатка» необычайно быстро, устойчивость ее не позволяет волнам заливать палубу даже в сильную качку, а ее каюты весьма удобны. У нее много несомненных преимуществ перед другими кораблями, и все же ноги моей на ней больше не будет. Прошу извинить меня за длинное предисловие. Итак, в один не очень прекрасный день ступил я на ее палубу. Подозвал стюарда, красный нос которого и еще более красные щеки не оставляли сомнений в его наклонностях.
«Сто первая каюта, нижнее место», — сказал я ему строгим тоном.
Стюард взял у меня чемодан, пальто и плед. Никогда не забуду, какое при этом у него было выражение лица. Не скажу, что он побледнел. Но, глядя на него, можно было подумать, что он собирается то ли расплакаться, то ли чихнуть, то ли просто бросить мой чемодан и убежать. Последнее предположение тревожило меня более остальных, поскольку в моем багаже лежали две бутылки исключительно редкого старого хереса, презентованные мне в плавание моим добрым другом Сниггинсоном ван Пиккинсом. Однако стюард не оправдал моих дурных предчувствий.
