— Он ходить туда спасать себя. Я не ходить.
От этого настырного упрямства Гримвуда охватила новая вспышка гнева. Но несмотря на нее, он обратил внимание на странный выбор слов, использованных индейцем. Теперь он начал понимать, что ему едва ли удастся уговорить того изменить решение. Вместе с тем он отдавал себе отчет, что жестокость в данном случае не принесет желанного результата. А жестокость была неотъемлемой чертой его характера. Он знал, что за глаза его часто называют «этот зверь Гримвуд».
— В резервации ты христианин, не забывай этого, — предпринял он очередную попытку, решив на этот раз зайти с другой стороны. — А за неповиновение ты будешь гореть в геенне огненной. Тебе это прекрасно известно!
— Я христианин — дома, — согласился Тушали, — а здесь править Красный бог. Эта долина принадлежать Иштот. Индейцы не охотиться здесь.
Переубедить его было не проще, чем гранитную скалу.
Новая волна ярости, вызванная этим непробиваемым упрямством, захлестнула Гримвуда. Он резко вскочил, отбросив одеяло, и прыгнул через костер к индейцу. Тушали тоже встал. Они с вызовом смотрели друг на друга, два человека, затерявшихся в дебрях дикой природы под пристальным наблюдением миллионов невидимых глаз.
Тушали стоял неподвижно, осознавая, что в любое мгновение этот тупой и невежественный бледнолицый может броситься на него.
— Вы ходить один, мистер Гримвуд. — В голосе его не было страха.
Англичанин поперхнулся от гнева. Слова давались ему с трудом, он с силой выплевывал их из себя в неподвижную стену притихшего леса.
— Но ведь я плачу тебе, разве не так? Поэтому ты будешь делать то, что я скажу, а не то, что взбредет тебе в голову! — Голос его эхом разносился далеко по лесу.
Индеец, опустив руки, упрямо стоял на своем.
— Я не ходить, — твердо повторил он:
Этот ответ для Гримвуда был подобен пощечине. Зверь в нем возобладал над человеком.
— Ты повторяешь это слишком часто, Тушали! — воскликнул он и резко ударил индейца в лицо. Тот упал, медленно встал на колени, снова завалился набок у костра и с трудом сел, подвернув под себя ноги. Взгляд его ни на секунду не покидал лица белого охотника.
Трясясь от ярости, Гримвуд навис над ним всей своей массой.
— Ну что, еще хочешь? Будешь теперь мне повиноваться? — проревел он.
— Я не ходить, — невнятно пробормотал индеец, обливаясь кровью. Губы его были разбиты, но взгляд по-прежнему оставался твердым. — Эта долина принадлежать Иштот. Иштот видеть нас сейчас. Иштот видеть вас. — Последние слова он произнес с какой-то жуткой, обезоруживающей безысходностью.
