Я посмотрел на часы, но любопытство возобладало над чувством родительского долга. Я сказал, что мне это очень интересно, и мы поехали.
Стрэттон-Хейз был полной противоположностью конрадовскому дому — целостная старинная громада в духе Хардвик-холла, только меньшего по размерам. Здание семнадцатого века, прекрасная гармония стекла и камня, построенное в елизаветинские времена сказочных богатств. На протяжении четырехсот лет оно выглядело точно так же, как сейчас, и, конечно, так же, как сорок лет назад, когда моя мать вошла в него невестой.
Она говорила про «стрэттоновский дом» как бессердечный каменный мешок, стены которого, подобно зловещему экрану, отражали ее страдания и горести, поэтому я совершенно не был подготовлен к его легкому, ненавязчивому великолепию. Мне он показался дружелюбным и гостеприимным.
— Его купил мой прапрадед, — так, между прочим, заметил Дарт, — он считал, что это подходящее место для свежеиспеченного барона. Первая баронесса считала его не столь уж аристократическим. Ей хотелось колонн, фронтонов, портиков.
Как и до этого, мы проникли в дом через неприметную боковую дверь и, как и тогда, очутились в черно-белом холле, на этот раз выложенном мрамором. Здесь было больше свободного пространства, чем мебели, высокие окна не закрывались занавесями, и, как говорила мать, в этом доме звучало эхо ушедших поколений.
— Кит обычно занимал западный коридор, — сообщил мне Дарт, поднимаясь по широкой лестнице. — После развода с вашей матерью он снова женился, и дед заставил его с новой женой взять Ханну к себе и поискать другое место для жилья. До того, конечно, как я родился. Мне кажется, что Киту не хотелось уезжать, но дед настоял на своем.
Дарт повел меня через немеблированную часть дома, завернул за угол в длинный коридор с темным деревянным полом, длинным ярко-красным ковром во всю его длину и высоким окном в самом конце.
— Западный коридор. Все двери не заперты, — проговорил Дарт. — Раз в месяц в комнатах сметается пыль. Можете взглянуть, если желаете.
Я взглянул, испытывая глубокую неловкость. Вот где моя мать переживала побои и то, что теперь называют супружеским изнасилованием. В их спальне время застыло. Меня в ней проняла дрожь.
Гардеробная, будуар, кабинет и гостиная, незанавешенные высокие окна выходили в коридор. Викторианская ванная комната и кухня двадцатого века были встроены в помещение, которое, вероятно, было в свое время спальней. Никаких признаков детской.
