— Хенде хох! Руки вверх!
Жанет прямо расцвела от радости такой встречи.
— Симионел, ты-то откуда свалился на нашу голову?!
Тот засмеялся и тут же захлебнулся, закашлялся, словно подавился собственным хорошим настроением. Потом, сразу погрустнев, сказал, с трудом удерживая себя от смеха:
— Вышел — думал: может, гости какие приедут и не будут знать, как ехать к своей родне, и тут я как раз выхожу к ним…
Жанет его похвалила:
— Это ты молодец, что додумался. Со мною вот тоже гость и не знает, как дойти до нашего дома, но поскольку я сама тут, то я же и покажу ему дорогу. Надеюсь, это тебе не будет в обиду?
— Нет, конечно. А ты, это самое… — И снова захихикал и закашлялся. Замуж еще не вышла?
— Нет еще. А у тебя как с женитьбой?
— Тоже не женился, но вот собираюсь…
— Дай тебе бог хорошую жену.
— И тебе желаю всего хорошего…
И тут же исчез, потому что опять было отчего-то смешно и опять спазмы…
Они пошли дальше, и Жанет тихо рассказывала историю Симионела. Его мама батрачила когда-то у священника, там его родила, там и оставила и затерялась где-то в мире. Он рос сам по себе, служил у священника, а когда в сорок четвертом тот решил уехать в Румынию, ему оставили все хозяйство, но он ничего не захотел взять. Живет в той же лачуге, в которой родила его мать, и хотя дом священника давно снесли и построили на том месте кооперацию, его лачугу оставили. Симионел живет там до сих пор и по ночам сторожит кооперацию. Хороший парень, но у него какой-то психический дефект — он давится собственным смехом. И надо же, как на грех, уродился смешливым, и тянет его на веселье, хоть ты плачь. А иначе он бы давно женился.
Уже и дорога и местность вокруг стали выравниваться, и дома пошли ладные что по правую, что по левую сторону, но вдруг из-за какого-то забора донесся тонкий женский голос:
— Женечка, и тебе не стыдно обходить мой дом? Да разве я не тетя тебе, разве я не так же хорошо готовилась к храму, как твоя мама?!
В деревне уже играли музыканты, мелькали в коридорах кривых улочек грузовики, на которых приезжали гости, начинался храм, великий осенний праздник деревенской жизни, день, который ждали, лелеяли весь год. И, сворачивая с тропинки, чтобы успокоить тетю, Жанет шепнула ему:
— Постарайся же пить. Тут в каждом доме полно вина, и вольют они его в тебя так, что не успеешь опомниться.
Он удивился:
— Что же, совсем не пить, прямо ни одного стаканчика?
Она прошла молча через калитку и сказала не оборачиваясь, уже во дворе своей тети:
