Третья причина | страница 83



Подлiнный подпiсал и с подлiнным верно

Пом. Нач. Вол. Губ. Жан. Упр.

в Дуб. Ров. и Луц. уездах

подполковнiк Чернов.

Эпилог

Из письма, найденного в пачке, перевязанной голубой ленточкой:

Дорогой друг! Мне кажется, теперь навряд ли заинтересуют кого-нибудь твои воспоминания, о которых ты писал мне так недавно. По-моему, сейчас пришло время, демонстрирующее «во всей красе» воплощение в жизнь ещё одной идеи про правящий класс. Поверь мне, всё это уже было. Называли себя расой, нацией, теперь выдумали класс. К чему это приводило раньше, можно прочитать, к чему ведёт сейчас, мы видим, а к чему приведёт, может быть, узнаем. Что ж до высказанного тобой сожаления, что наше давнее предприятие потерпело крах, то позволь тебе возразить. Вспомни, чем закончилась та, казачья попытка. Думаю, нас бы ожидало нечто подобное. И вообще я считаю, рассуждать об этом, когда у нас на Родине творится такое, по меньшей мере несвоевременно. К сожалению, мы не в том возрасте, чтобы последовать примеру молодых, но я от всего сердца желаю им удачи в этом деле. Только бы они не наделали ошибок, начав делить людей то на белых, то на чёрных или, скажем, на евреев, поляков и украинцев. Из своего опыта, а он, ты знаешь, не маленький, я пришёл к выводу: все они, простые и не очень, со всеми своими достоинствами и недостатками, все они — люди. И Держава должна существовать для них, а не они для Державы. И потому строить надо Державу людей, а не идей, прости, как говорят здесь, за «незграбный» каламур, и да хранит тебя Господь…

14 декабря 1917 г.

Третья причина

Пассажирский пароход «Генрих Лунц» Гамбургской линии только вчера отчалил из Петербурга и теперь ходко шёл в открытом море вне видимости берега. Всю прошлую ночь изрядно качало, в снастях выл ветер, и волны настойчиво били в борт. Однако к утру малость поутихло, лишь низкое серое небо сеяло мелким дождиком.

Кутаясь в дождевик, полковник Иртеньев сосредоточенно смотрел на свинцовые воды Балтики. Холодный октябрьский ветер нёс с собой пронизывающую сырость, но полковник упорно не желал уходить с верхней палубы.

Другие пассажиры то ли по утреннему времени, то ли из-за погоды ещё не показывались и лишь высокий старик с важным лицом, украшенным «александровскими» бакенбардами, скорее всего, бывший моряк, стоя у самого ограждения, вглядывался в горизонт.

Пароход внезапно изменил курс, плеск волн у борта стал иным, и против воли Иртеньев вспомнил другое море, а в памяти как бы сама собой выплыла фелюга «капудана Али». Правда, тогда в отличие от сегодняшнего дня утлый парусник сильно мотало, и ему пришлось укрываться в каюте.