Сократ Воробьев, надо заметить, носил звание академика живописи.
От Академии художеств на заказ для Русского музея ему было выделено большое денежное пособие. Уезжая вслед за любовницей за границу, академик живописи его получил. На пособии настоял сам государь Николай I, которому понравился альбом итальянских зарисовок Воробьева. Только вот академик вроде бы никаких впечатляющих картин и не создал. Как же эти беспечные дворяне умели разоряться!
Авдотья Панаева была давно знакома с Огаревой. И какое-то время даже пыталась мирить супругов. Уезжая за границу, Мария Огарева назначила Авдотью своим доверенным лицом. Та получала от Огарева, никак не общавшегося с супругой, деньги и пересылала их Марии по мере надобности. А также передавала сплетни, внушая бедной Марии Львовне, что та несчастная жертва, а Огарев палач и тиран, который к тому же закрутил роман с некоей Консуэлой Тучковой. «Я очень беспокоюсь о тебе; право, не знаю, как бы мне устроить дело, избавив тебя от неприятностей… Трудно, очень трудно тебе ладить теперь с ним (Огаревым. — П.К.)… Они (Огарев и Тучкова. — П.К.) обобрали тебя… Я страшно зла на твоего мужа, много я знаю и собираю о нем сведений, и если бы ты была женщина с характером и с могучим здоровьем, то я бы тебе порассказала бы его подвиги».
А Мария Огарева безгранично верила в свою подругу. «Eudoxie, — писала она другой подруге, — практический характер, противоположный моему, но приносящий мне благодетельное действие… В Е.П. твердость есть произведение ее натуры, здоровой, цветущей, оконченной. Моя твердость есть вспышка или обязанность, начертанная мне разумом в известных обстоятельствах. Не люблю я слабости, а сама я не родилась для твердой воли и обдуманных действий». Огарева вполне годилась на то, чтобы стать жертвой мошенников.
Грозовая атмосфера между разъехавшимися супругами нагнеталась Авдотьей с таким энтузиазмом, точно она была в этом деле кровно заинтересована. То ли из желания набрать материал на душещипательный роман, то ли… С одной стороны, Авдотья слала Огаревой письмо за письмом с живописанием картин «подлости и гнусности Огарева и его друзей», которые «обрабатывали втайне свои грязные бесчестные поступки», вовлекала в свои интриги Панаева и Некрасова. С другой стороны, может быть, и без специального умысла о поведении Марии Львовны ее мужу докладывали друзья, бывавшие или жившие за границей. Тургенев называл ее «плешивой вакханкой», Герцен — «грязной Мессалиной».
