— Это ты, должно быть, был тогда Федерико? Я сразу признала тебя.
Они оба от души смеялись, взявшись за руки и заглядывая друг другу в глаза.
— Но часто вместо денег ты посылала один только пузырек, так как тебя одолевали долги.
— О нет!
— Да, да, у тебя долгов было выше головы, они тебя совсем заполонили.
— Федерико!
— Тебя всегда одолевало необузданное желание покупать все, что тебе только правилось, а после того оказывалось, что ты не в состоянии заплатить. Отсюда долги за долгами.
— Неправда.
— Вплоть до долгов Его Святейшеству, а кроме того, Сермонете, Киджи… Я все знаю. В Триссино есть письмо. «Крайняя нужда в деньгах…»
— Меня обирал Федерико.
— «…так что я не в состоянии выплатить еще многих дукатов, взятых в долг…»
— Федерико!
— И ты закладывала драгоценные камни.
Они смеялись, как уличные мальчишки, с безудержной веселостью, которая нарушила прежнее мечтательное настроение, и что-то плутовское шевелилось в уголках их глаз, и казалось, будто они одни, будто они забыли о присутствии двух других и будто эти двое присутствовали при представлении фигляров.
— А маски, маски!
— Какие маски?
— Как ты их любила! И сколько их изготовлялось в твоей Ферраре! Ты послала целую сотню их в подарок герцогу Валентно, сотню масок Цезарю Борджиа!
— Как мне это нравится! — сказала Изабелла, внезапно переменив тон; она почувствовала враждебное настроение двух зрителей, и в ней проснулось злое желание помучить их. — Если бы найти хоть одну в ящиках комода!
— Старая маска, старая одежда, старая цепочка! Открой, открой.
Она открыла. Ей пахнуло в лицо застарелым запахом.
— Он весь затянут паутиной, — проговорила она и захлопнула ящик.
— Это, наверное, кружева той гречанки, которую ты получила от Констанцы д’Авалос.
И это было последней улыбкой их сцены веселья; от открытого ящика пахнуло дыханием грусти, разлился дух Молчания; песнь без слов, пылкость без гармонии.
— Пойдемте, пойдемте!
Она опять прошла в дверь, украшенную драгоценностями, прошла по золоченому ящику клавесина без клавиш, спустилась по лестнице в тринадцать ступеней. Остальные шли за ней молча, их шаги прозвучали по длинному белому коридору; затем спустились по другой лестнице; прошли по темному дворику, окруженному нишами вроде раковин, что при зеленоватом цвете придавало ему вид морской пещеры. Завизжала на ржавых петлях дверь; и между двух наличников, сквозь большую разорванную паутину засияла серебристая вечерняя даль; и тут же на камне сидели черная летучая мышь и серая ящерица, из которых одна скользнула прочь, а другая взлетела, и почудилось, будто внезапно ожили два лоскутка паутины.
