Больше не нужно, и Петрусь решился воротиться на родину. Получив последний рубль, объяснившись с хозяином и поблагодарив его за милости, спешит он домой, веселый и радостный.
Как взволновалась его кровь, когда под вечерок, вышед из последнего селения, увидел он на горе свою родимую Полтаву! Он не шел, а бежал и около сумерек добрался до городской горы. Сердце его выпрыгнуть хочет. Не заходя на постоялый двор, в дорожной свите, запыленный, небритый, поворачивает он к Скоробрешенкову дому. Он уже не бежит, а летит… Наталка! сейчас я увижу тебя, поцелую.
Петрусь надеется, что все застанет на прежнем месте, в прежнем виде; несчастный! он позабыл, что пять лет его не было дома, он не думает, что в такое долгое время много воды может утечь… Шагах в пятидесяти не доходя до дома, встречается он с женщиною, которая, ведя ребенка под руку, с коромыслом на плечах, в изорванном платье, шла за водою. «Чи здрав ли пан Скоробрешенко?» — спрашивает ее мимоходом нетерпеливый… Но я лучше для ясности расскажу здесь сам читателям, что случилось с этим казаком и его дочерью во время отсутствия Петруся.
Гордый старик, который в роду своем считал многих хорунжих и эсаулов[9], который и теперь водился только с чиновными людьми, повытчиками[10], канцеляристами и цехмистрами, был вне себя от негодования, что бескровный сирота осмелился свататься за единственную дочь его и наследницу. Он решился тотчас выдать ее замуж за одного из своих приятелей, старого волостного писаря, который уже не раз ему об этом за вишневкою и терновкою заговаривал. В несколько дней, в продолжение коих бедная девушка молча стонала по скрывшемся Петрусе, дело было слажено, условия между стариками приняты и утверждены — и наконец отцовское приказание с грозным окриком объявлено: послушная Наталка обвенчалась с постылым женихом своим.
Но хозяйство и торговля без оборотливого Петруся пошли очень дурно. Любезный зять только что пил, гулял и играл в три листика с дорогим своим тестюшкой; Наталка только что горевала и плакала; нанятый батрак норовил только свой карман набить потуже. Присмотреть было некому. Писарь, надеясь на мнимое богатство стариково, отстал даже и от своей должности. Расходу домашнего прибавилось много, покупатели по разным неудовольствиям мало-помалу отставали от лавки, должники долгов не приносили, а заимодавцы своих требовали, и часто, обманутые, стали даже списывать крестики, коими отмечались долги
