— А с кем будет Эш?
— Может быть, с нами, а может быть, и нет. Совершенно очевидно: Эбони надеется поднять нас на восстание.
— А что думает ваша мать? Уж ей-то такая мысль может не понравиться.
— Она ужасно против. Она хочет, чтобы дело оставалось в руках Ланса. Не потому, что он хорош, а потому, что она не хочет никаких склок.
— Как ты думаешь, Ланс честен?
— Ланс? Ты что, издеваешься? Ни в коем случае.
— Какие у тебя с ним отношения?
— Я его не переношу. Он очень нервный и вообще псих. Терпеть не могу с ним общаться. Он мой брат, и я его люблю, не пойми меня неправильно. Он просто мне не нравится.— Она наморщила нос.— От него всегда несет чесноком, потом и этим мерзким одеколоном «Брут». И как это мужчины могут им пользоваться? Такая гадость.
— Тебе известны какие-нибудь слухи относительно пожара на складе?
— Только то, что я знаю от Терри. Я знаю, что Ланс занял у компании деньги два года назад и теперь может потерять все, что у него есть. Он не отказался бы сейчас от полумиллиона долларов.
— Правда? Я в первый раз об этом слышу.
Она небрежно пожала плечами.
— Он связался с какими-то печатниками, что само по себе глупость. Я слышала, что печатное дело и рестораны — прямая дорога к разорению. Ему повезло, что этот склад сгорел. Или нет?
— Я думала, ты мне скажешь.
Она оперлась локтем на колено и положила подбородок на руку.
— Если ты пришла сюда за ответами на вопросы, то я иссякла. Мне наплевать на Ланса. Честно говоря, мне наплевать и на «Вуд и Варен» тоже. Иногда все эти распри кажутся мне забавными, как показалось бы забавной какая-нибудь мыльная опера, вроде «Династии», но вообще это скука смертная.
— А на что же тебе не наплевать?
— Теннис. Путешествия. Тряпки. Гольф. Что у нас там еще?
— Жизнь, полная развлечений.
— Так оно и есть. Я развлекаюсь. Занимаюсь благотворительностью, когда есть время. Некоторым людям кажется, что я избалованная, ленивая стерва, зато у меня есть все, что мне нужно. Этим не многие могли бы похвастаться. Весь хаос и разруха от неимущих. Я же настоящая киска.
— Тебе везет.
— Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить. Я тоже за все плачу, поверь мне.
Я поняла, что это признание ее опустошило. Мы услышали, что кто-то вошел в дом, затем раздались шаги в холле. Когда Терри Коулер добрался до двери спальни, он уже снимал пальто и галстук.
— Здравствуйте, Кинзи. Олив говорила, что вы заедете. Я быстренько приму душ, и потом мы сможем поговорить.— Он взглянул на Олив.— Приготовь нам что-нибудь выпить,— произнес он тоном человека, не терпящего возражений.
