Морозов, отстраненный от управления, больше не мог спонсировать большевиков, да и не хотел. То, что он увидел на улицах Москвы в 1905 году, его испугало. Он, желавший своим рабочим и своей стране богатства и свободы, понял, что большевики хотят нечто иное. Предвидел ли он, что эти люди, придя к власти, расстреляют его сына?
В день смерти Саввы после второго завтрака его жена Зинаида Григорьевна собралась ехать кататься с Рябушинскими. Сам Морозов отказался, и, когда жена уже выходила из дома, примеряя перед зеркалом шляпу, дверь вдруг приоткрылась, и заглянул кто-то рыжий. Увидев Морозову, этот человек дверь тут же захлопнул. Зинаида удивилась и спросила у Саввы: «Кто это?» Он сначала смешался, не зная, что ответить, а потом затараторил: «Никто, никто, не обращай внимания!»
Рыжим человеком был Леонид Красин, в то время заведующий Петербургской кабельной сетью и по совместительству ответственный за «эксы» партии большевиков. А после революции — знаменитый советский дипломат.
Зинаида уехала и, вернувшись с катания, обнаружила Савву уже мертвым. Полиция извлекла из него пулю, и оказалось, что она не соответствовала калибру лежавшего у тела браунинга.
Но приехавшие забирать тело Саввы в Москву представители клана Морозовых настояли на том, чтобы расследование свернули: глава клана, его мать Мария Федоровна, не хотела никакого скандала.
Похоронили Савву на старообрядческом Рогожском кладбище. Поскольку самоубийц хоронить на кладбище было нельзя, сделали справку, что он совершил это в «состоянии аффекта». Официально же объявили о сердечном приступе.
Вскоре Андреева предъявила к оплате страховой полис. Морозовы подали в суд, пытаясь опротестовать получение денег Андреевой, но проиграли. Сама Андреева в письме из курортного городке Адирондак (под Нью-Йорком) к своей сестре, у которой жили на воспитании брошенные актрисой дети, распределила деньги так: не более тысячи адвокату Морозова Малянтовичу, 60 тысяч — Красину, 15 тысяч — долг Андреевой Пятницкому, а «все, что останется, тебе на расходы». Через несколько лет, в журнале «Былое», Плеханов писал: «Пора спросить Алексея Пешкова, куда он дел сто тысяч, цену жизни Саввы Морозова».
У тела Морозова осталась записка: «В моей смерти прошу никого не винить». Правда, почерк на ней, если сравнить дошедшие до наших дней факсимиле, гораздо больше похож на почерк Красина, чем на почерк Морозова. Но эта тема, безусловно, ждет своего профессионального исследователя. А в Москве шутили, что записка у тела была такая: «Долг — платежом. Красин».
