Я пока за стихи получаю вперед,
но когда-нибудь счет оплачу.
Пассажирский вместительный самолет:
из Москвы в Ленинград я лечу.
Мой сосед полистал, повертел «Огонек»
и со скукой его положил.
— Сколько платят поэтам? — спросил паренек.
Любознательный был пассажир.
— По семи, по четырнадцати, по двадцати
за любую строку нам дают.
Наломаешь, придешь и заявишь: — Плати!
— И дают?
— Прямо в руки суют.
— А за что?
— А за вредность профессии. За
красивые наши глаза,
что годам к тридцати потухают. Скорей,
чем у плотников и слесарей.
Нам, в горячем цеху, не дают молока,
и поэтому так вздорожала строка.
И еще: средний возраст, который у нас
в этом веке двадцатом таков,
что ни летчик, ни сварщик, ни верхолаз
не завидуют, если толков.
И еще — за рожон. Почему за рожон?
Это знать вам пока ни к чему.
Пассажир замолчал, повздыхал, поражен.
И задумался: почему?
