— Пришло время, кухонный таракан, проверить, сколь справедливы твои слова о том, что синегорский князь владеет каким-то диковинным оружием. Не ты ли говорил об этом?
Солодуха торопливо закивал:
— Я, господин, я! Сущая правда, владеет!
— Знай же, что Грунлаф не потерпит лжи, и я послан им затем, чтобы удостовериться, сколь справедливы твои речи. Ну, покажи мне, как и где мог ты наблюдать за княжеской стрельбой.
Солодуха, весь покрывшийся потом, потянул Краса за мантию, увлекая за собой.
— Вот здесь! — прошептал он, когда его рука дотронулась до досок стены.
— Где здесь? Я ничего не вижу! — недовольным голосом сказал Крас, ощупывая стену. — Ты что же, задумал обмануть самого Грунлафа?
Солодуха трепещущей рукой ощупывал стену, сквозь доски которой не проникало в каморку и малой толики света, и бормотал:
— Верьте мне, господин, там, за стеной, стоят глиняные болваны! По ним-то и стреляет князь Владигор из своего оружия! Я это видел! И слышал, что он собирался ополчиться против Бореи!
Крас приложил ладонь к дощатой стене:
— Здесь, говоришь?!
— Да, здесь, здесь, я не вру!
— Не врешь? Ну а что ты хочешь за то, что показал мне эту стену?
Глаза Солодухи замаслились, он уже ничего и никого не боялся, надежда на щедрое вознаграждение заставила его сердце забиться еще быстрее.
— Что? О, это так просто будет для вас! — прошептал он, заискивающе дергая край мантии колдуна. — Я хочу быть вечно сытым, проворным и сильным — никогда я прежде не был таким.
— Ну, продолжай, что еще? — торопил его Крас.
— Хочу быть тепло одетым, иметь свой дом. Хочу быть богатым! Хочу, чтобы мне подчинялись такие… как я!
Солодуха не видел зловещей улыбки колдуна, но едва поваренок закончил, Крас серьезно сказал:
— Все желания твои будут немедленно удовлетворены.
— Неужели?! — захлебнулся от восторга поваренок.
— Без всякого сомнения. Но только скажи мне, кто там пищит и скребется в углу?
Солодуха хмыкнул:
— Да это же крыса!
— Ах, крыса! — Колдун повернулся в сторону, откуда раздавался крысиный писк. — Крыса — это чудесно!
Нагнувшись, он взял в руку крысу, тотчас присмиревшую, едва его пальцы коснулись ее шерстки. Вернулся с ней к Солодухе, резким движением прижал зверька к груди поваренка и сказал голосом повелителя, жестко и громко:
— Пусть две твари станут одной! Две шкуры пусть срастутся! Двигайся, плоть, ты живешь уже, проворная, сытая, довольная всем!
Тотчас крик ужаса раздался в каморке. Боль пронзила все члены Солодухи, будто кто-то сотнями зубов вгрызался в его грудь, лицо, руки и ноги. Он помимо воли встал на четвереньки, вытянул шею, хотел было закричать, но изо рта вырвался жуткий вой, который странным образом становился все тоньше и тоньше, покуда не превратился в писк. И тело его, чувствовал Солодуха, становится каким-то чужим и удивительно маленьким. Вдруг он увидел перед собой огромные сапоги. Тогда только ему стало понятно, что с ним сотворил незнакомец. Он хотел что-то произнести, но вместо привычных слов услышал писк, вырвавшийся изо рта.
