Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии | страница 94




* * *


Выше я говорил о Дженнифер как о танцовщице с поврежден­ными ногами. Этот образ был больше, чем метафорой. Она дей­ствительно любила двигаться, и неоднократно говорила мне о том чувстве освобождения и легкости, которое испытала, сбросив с себя жесткие требования, которые себе навязала. К концу нашей совместной работы я стал замечать изменения в позе Дженнифер и в ее движениях. Необходимость постоянно быть правой и вести себя должным образом давила на нее ужасным грузом. И как только можно было с ним двигаться?

Когда я говорю о биении жизни, я думаю о том, насколько важен для физической жизни сердечный ритм, и понимаю, что в субъективной жизни тоже есть свой ритм. Если я позволю себе успокоиться и прислушаться к своему внутреннему чувству, если я действительно буду жить в соответствии с ним, в моих движе­ниях появится плавность, в голосе — гармония, в моем воображе­нии — музыкальность. Внутреннее чувство является эстетическим усилителем не в меньшей степени, чем экзистенциальным пости­жением.



4. Фрэнк: гнев и обязательства


Многое в существе человека выражается через его отношения с другими. То, как мы взаимодействуем с людьми, является одной из наиболее важных характеристик нашей личности. Но если мы делаем шаг назад, чтобы получить более широкую картину чело­веческого состояния, то сталкиваемся с парадоксом: каждый че­ловек одновременно и является частью других людей, и отделен от всех других. Точно так же, как мы, в большинстве своем, связа­ны со всеми остальными людьми, мы также навсегда отделены от них от всех. Эта постоянная и, на первый взгляд, противоречи­вая двойственность лежит в основе всех наших отношений и про­низывает самую суть нашего существования.

Каждый человек вырабатывает свой собственный способ спра­виться с этим парадоксом. Не существует единственно верного решения. Для Генри Дэвида Торо (Henry David Thoreau) отделенность от других была столь же необходима, как пища и питье, но он по-своему глубоко беспокоился о других людях. Для многих других людей — от Франклина Д. Рузвельта до Ф. Скотта Фицджеральда — отношения составляли самую суть их жизни, однако можно ощутить одиночество, которое стоит за их погруженностью в других. Не только разные люди устанавливают различное равно­весие между двумя частями этой человеческой дилеммы, но и каж­дый из нас в разные периоды жизни склоняется к разным ее по­люсам. Отрочество — по преимуществу время общительности, и одинокого подростка, скорее всего, сочтут неудачником. Однако в последующие годы мы более терпимы к человеку, который ищет и ценит одиночество, но даже и тогда созерцание вполне доволь­ного собой одиночки может заставить его друзей из лучших побуж­дений попытаться "вытащить его на люди".