Через некоторое время Фрэнк остановился. Разговор увлек его, и теперь он внезапно устыдился своей увлеченности.
— О черт, не знаю, почему я трачу время на это дерьмо. Какой-то интеллектуальный онанизм. Просто мне встречаются одни козлы, которые думают, что "Капитан Марвел" — это высшее достижение литературы, и...
— Мне было действительно интересно то, о чем вы говорили, Фрэнк.
— Да, здорово, но я не для того прихожу сюда и плачу вам, чтобы заинтересовать вас своей болтовней о всякой ерунде, которая не имеет никакого отношения к моей жизни.
— Я так не думаю.
— Что вы имеете в виду? Какая, к черту, разница при моей паршивой работе, разделяю ли я взгляды этого чокнутого французского священника на будущее человечества или нет?
— Я думаю, если бы вы никогда не читали подобных вещей, разница была бы существенной.
— Да? Не понимаю. Возможно, было бы лучше, если бы я просто спустил все это в унитаз.
— Вы просто хотите спорить со мной сейчас, потому что чувствуете себя неудобно, волнуясь по поводу этих идей.
— А что плохого в том, чтобы поволноваться по этому поводу?
— Вам правда нужно это замять сейчас, не так ли?
— Не знаю, что вы имеете в виду под словом "замять". Получается, что вы все время говорите мне, что я делаю что-то не так?
— Фрэнк, не хочу опять ходить кругами, как это у нас обычно бывает. Думаю, на каком-то уровне вы прекрасно понимаете, что просто пытаетесь отвлечь мое внимание, и я думаю также, что нам необходимо преодолеть эту чертовщину.
— Не знаю, что означает "на каком-то уровне", на котором я якобы знаю, что вы всегда правы, а я всегда неправ.
— Вы не перестанете, не так ли?
— Перестать что?
И так далее. Фрэнк не собирался сдаваться.
Я не хотел на него давить. Сегодня он сделал большой шаг вперед из своей пещеры отшельника. Фрэнк рискнул показать мне что-то, что действительно имеет для него значение. Он рискнул быть осмеянным или удостоенным снисходительной похвалы, вторгаясь в область, которая находилась более в моей компетенции, чем в его. Он отважился обратиться ко мне иначе — не в своей обычной грубо-агрессивной манере. Конечно, ему нужно было продвигаться вперед — медленно, осторожно, и периодически отступать назад.
3 октября
— Я работаю в ночную смену, начинаю в 11 вечера и заканчиваю в 7 утра. Большую часть времени там находимся только я, ночной портье и ночной инженер. Ну и психов мы насмотрелись! Как, например, прошлой ночью. Около половины двенадцатого эта старая калоша — думаю, она повидала виды — вошла и смотрит, как я сижу за стойкой портье и читаю. Она подходит ко мне очень вежливо и говорит: "Нельзя ли мне посидеть немного на одном из этих стульев, сэр?" Она назвала меня "сэр", вот это да! Я не обратил особого внимания, потому что был занят чтением, и я просто сказал: "Конечно, располагайтесь". Первое, что я помню, это как старый осел Берман, ночной портье, позвонил в свой чертов звонок. Я закрыл книгу и подошел к нему. "Кто эта старушка?" — спрашивает он. "Убей, не знаю", — ответил я. "Она грязная, а вся ее одежда мокрая, она испачкает нам всю мебель", — говорит Берман. И он хотел, чтобы я подошел и спросил у нее, какое отношение она имеет к гостинице. Конечно, никакого, и тогда Берман велел мне выгнать ее. "Ради Христа, снаружи льет, как из ведра", — говорю я ему. Но он сказал: "Вызови ей такси, если она хочет". Ну, она не захотела такси. Совершенно ясно, что у нее и на хлеб-то нет. И я сказал ей: "Простите, но босс велел, чтобы вы ушли", — а она ответила, что все в порядке, и поблагодарила меня. Только представьте себе: она меня благодарила!
