Наибольшей известностью, однако, пользовался Клуб якобинцев, или Якобинский клуб, которому суждено было стать барометром революции. Клуб этот, ранее называемый Бретонским, переехал в Париж вместе с Учредительным собранием. Ему удалось получить помещение на улице Сент-Оноре, в библиотеке монастыря монахов-якобинцев. Здесь клуб был переименован - он стал называться "Обществом друзей конституции" или, в просторечии, Якобинским клубом. Вначале состав клуба был далеко не демократичным: наряду с депутатами Учредительного собрания в него входили только зажиточные парижане - адвокаты, врачи, писатели, богатые мастера и купцы. Высокий членский взнос ограждал заседания клуба от неимущих масс. Во главе его стояли лидеры различных группировок - от Мирабо и Лафайета до Робеспьера. Сила Якобинского клуба увеличивалась благодаря его широко разветвленной сети филиальных организаций в провинции, число которых росло с каждым месяцем. Популярности клуба немало способствовало и то, что члены его заранее обсуждали вопросы, которые затем выносились в Национальное собрание.
Робеспьер не пропускал ни одного заседания Якобинского клуба. Здесь он проверял свои речи, прежде чем выйти на парламентскую трибуну, здесь он находил друзей и низвергал врагов. И по мере того как, меняя свой состав, клуб станет приобретать демократический облик, Робеспьер будет превращаться в любимого оратора и вождя якобинцев.
Да, теперь он был известен далеко за пределами Собрания. Его знала и глубоко уважала вся революционная Франция. Должностные и частные лица поверяли ему свои нужды и печали, выражали доверие и благодарность. Взгляните на его письменный стол - он завален письмами. Давайте пробежим его переписку всего за два-три месяца 1791 года. Вот письмо из далекого Авиньона: члены муниципалитета горячо благодарят Робеспьера за речь в защиту петиции авиньонских граждан о присоединении к Франции. Пять писем из Марселя от местных якобинцев и официальных лиц; в письмах - жалобы, надежда на поддержку, благодарность. Четыре письма из Тулона; в одном из них муниципалитет извещает, что гражданская доблесть Робеспьера и самоотверженность, которую он не раз проявлял в отношении города, побудили присвоить ему звание гражданина Тулона. Пишут из Арраса, из Версаля, из Буржа, из Манта, из Лондона; пишут бельгийские демократы и депутаты далекой Кайенны, восторженные поклонницы и незнакомые просители.
Так, занимая все большее место в народном мнении, завоевывая новые и новые симпатии, Максимилиан Робеспьер должен был неизбежно взять верх над своими врагами. Формально он не одержал еще ни единой победы, фактически был победителем. Он был единственным человеком будущего в этом Собрании крупных собственников, судорожно цеплявшихся за прошлое.
