Наступило напряженное молчание. Вроде даже жарко сделалось. Лида стояла поодаль и, скрестив руки на груди, смотрела на них. Накрашенные глаза блестят Можно подумать, зрелище, представшее ее глазам, так давно ей приелось, что она только и ждет… Вернее, наоборот — ей совершенно безразлично, когда и чем кончится это дурацкое представление.
— Нужен мне этот базар под конец работы?! — Бармен шлепнул себя по ляжкам.
— На понт берет, — сказал Кенчо. — Да кто это хавает…
— А я говорю — без понта, — сказал бармен. — Сука буду, может.
— Могу… — подхватил Антон. — Все что угодно. Как мой отец, как отец отца, как отец его отца… — Правую руку по-прежнему держал в кармане пиджака.
— Всо! Кончай базар. Говори, чего тебе, и ступай своей дорогой, деловым тоном предложил бармен.
— А ты, я вижу, не того… Не врубился… — делано нахмурился Антон. Я же сказал, некуда идти, все двери закрыты. Не то что честный убийца, честный поэт нынче никому не нужен… К тому же у меня ничего за душой. Вот все мое имущество, — добавил он и извлек руку из внутреннего кармана. В ней была фотокарточка: отец и мать с сыном. Члены семьи в семейной обстановке.
Бармен хищно выхватил фото из рук Антона. Сначала жадно вглядывался, потом повертел в руках так и этак, в конце концов, кажется, даже понюхал, но так ничего и не понял.
— Кто такие? Зачем они тебе? Ты что, в натуре, убийца? Киллер? Должен их кончить? — слишком взволнованный своим предположением, он так и метал в Антона вопросами. Фотокарточку держал двумя пальцами, бережно, словно сейчас только проявил и сушит.
— Одного уже кончил, — сказал Антон и потянулся за фотокарточкой, но бармен отвел руку.
— Ради минета людей убиваешь, дуся, не стыдно? — сказал Кенчо.
Бледный, с напряженно сведенными скулами, он смотрел поверх Антона неподвижным, немигающим взглядом и, похоже, в отличие от него стискивал в кармане рукоятку настоящего оружия. Но не мог решить, поддаться ли искушению — знал, что извлеченное оружие придется применить.
Антон опять глянул на бармена и протянул руку, будто за фотокарточкой, но тут же обернулся к Кенчо и неожиданно изо всех сил ударил в лицо. Кенчо шарахнулся, сделал несколько нетвердых шагов, но не упал. Упал Антон, поскольку Миша хватил его по темени вороненой рукояткой нагана… «Были ли у вас прежде неприятности?» — тут же спросил следователь и бросил на стол спичечный коробок. «У меня с женой?» — переспросил Антон. «Ты отца убил или жену? — засмеялся следователь и, вытянув руку, указал пальцем: — Вон белка…» Он проследил за пальцем и в самом деле увидел белку, только не на дереве — белка выглядывала из-за пазухи бармена. Один глаз у нее вдруг вспух и, раздувшись до размеров аэростата, лопнул с омерзительным звуком. Осклизлые розовые ошметки залепили Антону глаза, и в следующее мгновение он оказался в уборной. Там были все, кроме Лиды. То, что это уборная, он понял по запаху и по особой сырой прохладе. Он с трудом пришел в себя. Ноги не держали его, держал Миша, точнее, обезноженный, обмякший, как тряпка, он висел на его железных руках.
