Короче, наш глубокочтимый батони Элизбар, по обыкновению, укрылся в своей раковине. «Я не судья этим Кашели!» — объявил с деланой суровостью и строго-настрого наказал супруге не звать даже к телефону, поскольку он намерен допоздна работать. Но работа не задалась: не получалось одной рукой печатать на машинке, другой отмахиваясь от обнаглевшей мошкары; попробовал почитать что-нибудь из своей обширной библиотеки, раскрывал то одну книгу, то другую в надежде наткнуться на что-нибудь успокаивающее или поучительное, но не находил ничего близкого своим мыслям и тревогам…
Он даже к чаю не вышел из комнаты. Лег, не поужинав, и долго боролся с бессонницей, считал от одного до тысячи и обратно, декламировал в уме свои и чужие стихи, каждые пятнадцать минут принимал снотворное… Элисо несколько раз подходила к дверям. «Ты меня звал?» Он даже не счел нужным откликнуться. Но зато твердо решил эмигрировать. Вот именно. Возьмет свою вздорную дочь за руку и просто-напросто увезет подальше… «Так всем будет лучше», — думал он, взволнованный неожиданным и, в сущности, совершенно неприемлемым решением. Но он уже не вполне различал сон и явь… Если решение принято наяву, то лучше бы это был сон, если же во сне — то и наяву он не придумал бы лучшего…
И вот они уже в самолете, вместе с Элисо и Лизико, в точности как в боржомской электричке по дороге в Квишхети, и, к слову сказать, больше походят на дачников, чем на эмигрантов, хотя бы одеждой и содержимым багажа… На Элисо соломенная шляпка с яркой лентой, на коленях летний зонтик. Не забыт и гамак: туго свернутый, он прислонен к двери. Салон самолета полон их вещей, но Элизбара не удивляло ни то, что им дали пронести с собой столько багажа, ни то, что в салоне они одни. По-видимому, самолет предназначен исключительно для эмигрантов, а таковых, кроме них, не оказалось…
На Лизико потертые джинсы, обрезанные у колен, и просторная отцовская рубаха, завязанная на животе. Путешествие с родителями ей явно по душе. Оживленная, она сидит в кресле, с благодарностью взглядывая то на отца, то на мачеху. «Разве я способна на что-нибудь дурное», — говорит все ее существо. Элизбар не стал расспрашивать, что у них стряслось, по какому поводу схватились отец с сыном; он не хотел ставить дочь в неловкое положение и вместо уточнения предпочел выбросить из головы невыясненную историю: так в последнюю минуту выбрасывают из чемодана предмет не первой необходимости, с тем чтобы тот легче закрылся…
