-Ты не встал на воинский учет, а за это предусмотрено наказание по Статье 72 УК УССР от одного до трех лет лишения свободы сразу, вместо: «здрасте!»-, зачитал уголовный кодекс кагебист.
— Вот мой железнодорожный билет. Дата показывает, что я вчера вечером прибыл в Кривой Рог, а сегодня встану на военный учет, — объяснял я.
— Хорошо! Пусть военком решает, что с тобой делать, — и они вышли, оставив меня с Оленниковым. Военком ждал этой минуты. Магнитофон писал.
— П-а-т-л-а-а-т-ы-й! — я тебя сначала обстригу, — закричал он.
— Зачем, разве ты не знаешь, что я собираюсь уезжать к себе домой? — спросил я и указал пальцем на Америку на висевшей на стене большой карте мира.
От обращения на «ты» военкома хватил шок, с ним никто и никогда так не разговаривал.
— Вот, видишь красную полосу? — показал я ему на границу. — Я могу тебе тысячу раз повторить, что я буду за ней!
Я не боялся это говорить военкому, ведь магнитофон только записывал, а про границу и Америку знали только мы двое.
Военком пришел в ярость. Худой, высокий, с бледным и злым лицом он превратился в Кощея Бессмертного.
— Ты, ты, — заикался он, — ты — трус! Такие, как ты, в годы войны в плен к фашистам сдавались.
Это и нужно мне было от него услышать. Я пошел в атаку.
— Кто это к фашистам в плен? — наигранно завопил я.
— Ты, ты!!! Ты и крови боишься!
Чувствовалось, что он рад, что, наконец, ему удалось меня задеть за живое.
— Это я трус!? Это я крови боюсь!? Да я всегда за Родину в бой первым пойду. Сейчас ты сам увидишь, как я крови боюсь, — и, громко хлопнув дверью, я выскочил из кабинета.
В коридоре собрались работники военкомата. Им, конечно, все было слышно. Они расступились, и я вышел во двор. Теперь нужно было взять наточенный Толиком перочинный нож и не сильно чирконуть себя до крови по груди. Делать это было страшно, но начатую игру теперь нужно было довести до конца. Приложил нож, чирк, беленькая полоска и никакой крови. Начинаю себя ругать:
— Трус поганый.
Еще раз — чирк, чирк — и вдруг кровь как потечет.
Иду в кабинет к военкому. Грудь в крови, нож в руке, в другой руке магнитофон пишет. Народ расступается, никто не собирался военкома защищать.
— Эй! Где ты там? — кричу я. Военком вышел из кабинета и, увидев меня, тут же вбежал обратно. Он повис на двери, не давая мне войти.
— Открывай! — кричал я. Ты моей крови хотел? Получай!
Я рванул дверь, военком упал, но вскочив, побежал к своему столу. Я начал догонять его, быстро бегающего вокруг стола, обращаясь к нему:
