Он промолчал.
– Эверетт, она же не настоящая. И я знаю, как тебе этого хочется. А после тебе не придется творить чудеса.
– Ну а как же Гарриман и Илфорд? Как насчет их планов?
– Милый, я с удовольствием погляжу, как их планы развеются в дым. – Не убирая руки с его бедра, она повернулась, и ее лицо оказалось напротив лица Эверетта.
– Поцелуй меня.
Он приник к ее губам и ощутил вкус ее дыхания. Сладкое, как яблочный сок. Но с горьковатой примесью. Вроде сажи или уксуса.
Даун оторвалась от скамейки, прижалась к Эверетту грудью и животом. Эверетт почувствовал, как она расстегивает ему ширинку. Рев динамиков, запах пота и застоялого дыма, стук бильярдных шаров, язык Даун у него во рту и рука на его бедре – все отодвинулось прочь, точно айсберг. Перед Эвереттом остались только море и туман.
Он выпрямил спину и потряс головой. Даун открыла глаза, усмехнулась и отстранилась.
– Ты же знаешь, ты – не Гвен. – Ему хотелось вместе с этой фразой выплеснуть всю свою мировую скорбь.
Но с лица Даун не сходила улыбка:
– Да. Пока – не Гвен. Но я не совсем безнадежна.
Он покинул кабинку, прошел в туалет и встал, покачиваясь, у писсуара. Следом вошел Фолт с кием в руке.
– Ну, чего, Эверетт? Ты как?
– Пошли отсюда, – сказал Эверетт.
Он стоял и смотрел вверх, на низкий небосклон, на толщу тумана, что придавила черные рощи. Даун высадила Эверетта и Фолта у подъездной дорожки перед домом Илфорда, и ее машина скрылась в ночи, и почти тотчас умер гул мотора.
В тот миг Эверетт пожалел, что отпустил ее. Ведь он мог вырваться из этой гнетущей громадины – дома Илфорда, поехать к ней, лечь в ее постель и спрашивать, спрашивать… Похоже, ее влечение было как-то связано с тем, что она помнила… Он ненавидел себя. За то, что толкнуло его к ней. За то, что у него нет прошлого.
Он повернулся к дому и разглядел силуэт Фолта. Тот ждал. Внезапно к горлу подкатила рвота.
– Так ты и нашим и вашим, ara? – спросил он.
– Чего? – Фолт вытаращился на него в потемках.
– Всем подряд меня подсовываешь. Ил-форду, Кэйлу, а теперь и Даун…
– Хамишь, Эверетт.
– Каждому охота отщипнуть от меня кусочек, – сказал Эверетт. – Всем, кроме тебя. Для тебя я – живец.
– Ты очень многого не понимаешь, – сказал Фолт.
– Тебя хоть заботит, на чьей ты стороне?
– Меня одно заботит: выжить, – гордо изрек Фолт. – Как и тебя, как и всех прочих. Что надо делать, то я и делаю. Ты ведь, Эверетт, моих проблем не знаешь. Понятия не имеешь, что со мной было.
Наступила тишина. Эверетт и Фолт стояли друг против друга во тьме на подъездной дорожке. Эверетт слышал собственные вздохи, чувствовал пульс, усиленный хмелем. Впереди сияли окна Илфордовой гостиной, точно маяки в тумане. Окно подвальной комнаты не светилось.
