Читали. Все стихи были грустными, как на подбор, печальными, даже горькими. Словно за столом сидели закоренелые неудачники в любви. И я такое же прочел. Толком не знаю, кому это стихотворение посвятил. Скорее всего, Елене, хотя прямых поводов и причин к тому не было…
Легкое молдавское винишко на Маринку все же подействовало, развязался язык, а он у нее острей бритвы:
— Хоть бы ты, Костик, этому импотентскому нытью не подскуливал! Скулы сводит!.. Давай другое!
Слово женщины — закон. В памяти долго не рылся — нашел, чем себя реабилитировать:
Был свет, только свет,
ни единственной тени.
За это полжизни отдашь!..
Вели не на небо седьмое ступени,
А лишь на четвертый этаж.
Но вся ты светилась, встречаясь со мною,
Сливаясь со мною в одно.
И нам незнакомое небо седьмое
Неслышно втекало в окно!..
Кому это посвящено — еще трудней мне понять: для одной из своих пьес написал, по тексту понадобилось… По реакции ребят понял: попал в точку. По Маринкиной — тоже. (А может, она решила, что это посвящено ей.) Немедля решил развить успех и выдал написанную недавно «Исповедь дона Гуана»:
Много от жизни затрещин
Принял, но зла не таю.
Грешен я, Господи, грешен,
Душу заляпал свою.
Грабить кого-то не чаял,
Ложь не запрятывал в стих,
Но оплели меня чары
Жен обнаженных чужих.
В ада спускаясь горнило,
Выдохну вовсе не зло:
Было, мой Господи, было!
Стыдно, блаженно, светло!..
Этот вечер, ночь эта подарены были мне словно бы компенсация (бр-р, какое ужасное слово) недавней стыдобищи на «драматургическом шабаше». Мужики приняли это стихотворение чуть ли не на «ура», а Маринка от избытка чувств даже вонзила мне коготочки в ладонь:
— Ну, Костя, стервец! Достал!.. А я-то думала, что ты любить не способен!
— Спасибо, приласкала обушком, — дурашливо раскланялся я, но на самом деле торжествовал: значит, я все-таки чего-то стою, если этим умным, одаренным ребятам интересно со мной. Если так хорошо со мной Маринке, если сегодня, сейчас вот, она со мной, а не с Мишей Резуновым… Торжество мое было отчасти мстительным: когда-то ведь Марина была без ума от Мишки, идеалом его считала и гением, а сегодня видел я, как расстались они у театра… Да черт с ним, с Мишкой, главное, что я, оказывается, не лыком шит!..
Торжество мое остужалось, правда, метелицей мыслей: а ведь все мои любовные стихи, скорее всего, придуманы, одному Богу или дьяволу известно, кому они посвящены; а входя в роль дона Гуана, я, по большому счету, лишь актерствую: далеко мне по части любовных похождений до неотразимого испанского гранда, а тем паче до моего предбытника Овидия!.. Очень далеко, хотя придумал я в оправдание полигамным устремлениям своим, если не «философию», то установку: поэт, дескать, как можно больше женщин должен облагодетельствовать любовью, ибо, лишь даруя счастье это, обретает он способность и счастье творить…
