— Сашенька! Сюда! — Лала стояла на подножке автомобиля и неистово махала ей рукой.
— Лала! Я еду домой! Я свободна! — На мгновение Сашенька забыла о том, что она серьезная женщина с определенной целью в жизни, в которой нет места глупостям и сантиментам. Она бросилась Лале в объятья, вдохнула такой домашний аромат кожи и цветочных духов гувернантки. — А где печенье?
— На сиденье, дорогая! Ты пережила еще одну четверть! — Лала крепко обняла воспитанницу. — Как ты выросла! Не могу дождаться, когда уже повезу тебя домой. В маленьком будуаре все готово: лепешки, имбирное пирожное и чай. А сейчас можешь полакомиться своим любимым печеньем.
Но только Лала разомкнула объятья, как тень упала на ее лицо.
— Александра Самойловна Цейтлина?
— Их окружили жандармы.
— Да, — ответила Сашенька, внезапно почувствовав легкое головокружение.
— Следуйте за нами, — произнес один из них. Он стоял настолько близко, что Сашенька могла разглядеть оспины на его лице и каждую волосинку рыжеватых усов. — И побыстрее!
3
— Вы меня арестуете? — медленно проговорила Сашенька, оглядываясь.
— Вопросы здесь задаем мы, барышня, — отрезал второй, с бородкой клинышком. Изо рта у него воняло простоквашей.
— Погодите же! — вмешалась Лала. — Она воспитанница института. Что вам угодно? Вероятно, здесь какая-то ошибка.
Но жандармы уже вели Сашеньку к саням, стоявшим у обочины.
— А вот вы у нее самой спросите, — не оборачиваясь, бросил жандарм, который крепко держал Сашеньку. — А ну пойдем, дуреха, ты-то знаешь, за что.
— Я ничего не знаю, Лала! Скажи папá! — успела прокричать Сашенька до того, как ее затолкали в сани.
Возница, тоже в форме, взмахнул кнутом. Жандармы забрались в сани вслед за арестованной.
Когда гувернантка уже не видела их, Сашенька повернулась к офицеру с бородкой.
— Отчего вы так медлили? — спросила она. — Я уже давно вас жду.
Она подготовила речь на случай неизбежного ареста, но увы: жандармы, кажется, ее не слушали.
Сердце Сашеньки бешено колотилось, пока сани бесшумно скользили по снегу мимо Таврического дворца к центру города. Зимние улицы были тихи, запорошены снегом.
Зажатая с обеих сторон жандармами, она откинулась назад, согреваясь теплом, исходившим от этих цепных псов самодержавия. Перед ней простирался Невский проспект, запруженный санями и лошадьми, малочисленными машинами, трамваями, которые катились по середине улицы.
Газовые фонари, зимой горевшие круглосуточно, мерцали розовым сиянием сквозь падающий снег. Она осмотрелась по сторонам: ей так хотелось, чтобы ее увидел кто-то из знакомых! Безусловно, некоторые приятельницы матери могли заметить ее, когда выходили из Гостиного двора или Пассажа.
