— Вы сказали, что ее сын сидел…
— Да это я точно знаю! У меня одноклассник в органах работает, так он сам мне рассказывал, что на суде этого урода конвоировал!
— А за что он сидел?
— Кажется, разбой или вооруженное ограбление — точно не помню… Или участие в какой-то бандитской группировке. Только он совсем недолго сидел. Меньше года. Месяцев семь или восемь, а потом его так быстро выпустили по амнистии. Мы все еще поражались, как это могло произойти! Тетя Аля с мужем бедные были, не могли они столько заплатить. Очевидно, какие-то крутые друзья у него были, они его и вытащили. И снова он у матери появился, начал бесчинствовать по — прежнему. Еще более наглый стал.
Внезапно в глубине квартиры громко заплакал маленький ребенок. Женщина встрепенулась:
— Ну, все. Мне пора. Малыш зовет. Счастливо.
И, быстро захлопнув дверь, умчалась вглубь квартиры. Ей больше ничего не оставалось, как подняться наверх. Немного подумав, она позвонила Жуковской.
— Я узнала, что сын Аллы Павловны сидел.
— Ну и что? — голос Жуковской был злым, недовольным, звучал грубо и торопливо, — какое это имеет отношение к делу?
— никакого, но я подумала…
— Я в курсе, что ваша соседка умерла. Мне позвонил рассказать ваш участковый, а он узнал от врача поликлиники. Она умерла абсолютно естественной смертью, коронарный кардиосклероз или как там еще… вам лучше знать… Врач выписала заключение, свидетельство о смерти. В ее кончине все чисто. Так что сидел сын или не сидел — тут не при чем.
— Я понимаю… Но мне показалось, что это обстоятельство может быть важным….
— Послушайте, не морочьте мне голову! Кто сидел или не сидел, что делал или не делал, не имеет никакого отношения к исчезновению детей! Все, я очень занята. Звоните, если узнаете что-то более существенное.
И швырнула трубку. Этот разговор оставил в ее душе легкое чувство недоумения. Если Жуковская ее союзница-то странный у нее характер! Честно говоря, очень странный характер для следователя.
Скомканная стопка листков бумаги полетела со стола вниз. Она смела их рукой — возможно, специально. Раскаленная лампа над головой полыхала жаром. Половина третьего ночи. Даже тридцать пять минут третьего. Сколько часов она провела за столом? Она вытянула ноги, распрямила затекшую спину. Встала, громко задев стул. Подошла к окну. Погруженные во тьму дома напротив напоминали немых стражей из призрачной страны, куда давно потеряны все дороги. Тонкая струя воздуха (форточка) задела ее плечо. Тяжело вздохнула (могла бы громче — все равно, город — погруженный во тьму), вернулась к столу. Положила перед собой очередной листок бумаги (пятнадцатый по счету) и в пятнадцатый раз начала все сначала, начала так, как должна была начать… Жирными буквами во тьме. Под светом полыхающей жаром лампы. Список. Означавший самое важное в жизни. Жизнь двоих детей.
