Он вынул из ящика стола папку, достал из нее несколько машинописных листков и протянул мне.
— Вот, для начала показания совладельца галереи Кремера.
Я стала читать. Помню дословно:
«ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ ГЕННАДИЯ КРЕМЕРА, СОВЛАДЕЛЬЦА ХУДОЖЕСТВЕННО-АНТИКВАРНОЙ ГАЛЕРЕИ ПО УЛИЦЕ КРАСНОГВАРДЕЙСКОЙ.
26 июля вечером должна была состояться презентация персональной выставки Андрея Каюнова и телевизионная передача с презентации. Я должен был принимать участие тоже. Каюнов находился в галерее с утра. Я пришел около девяти часов, кажется, без пяти, он уже был там. Галерея кишела людьми. Каюнов попросил меня заняться обычной текущей работой, потому что сам целиком был занят своей презентацией (он возился с ней, словно поп с кадилом). Фирмы-спонсоры, телевидение — я даже не знал большую часть тех, кто приходил к нему в то утро. Около половины десятого Каюнов сказал ребятам, дежурившим у входа в галерею, что к нему должен прийти мальчик, Дима Морозов, но в котором часу — не уточнил, и чтоб они его пропустили. Помещение галереи состоит из нескольких комнат. Два больших демонстрационных зала (в одном — живопись, в другом — антиквариат), за ними — внутренние помещения, три комнаты. Одна — общая, для сотрудников, другая — совместный кабинет, мой и Каюнова, за кабинетом — хранилище. Около половины десятого Каюнов вошел в наш кабинет и стал просматривать какие-то бумаги. Я уже давно находился там, занимаясь текущими делами. В одиннадцать Каюнов сказал, что выйдет не надолго; Я спросил, куда он идет. Он ответил, что к нему должен прийти мальчик, и он решил дождаться его на улице, а если ребенок не придет — тогда просто проветрится. Нет, телефон не звонил. Это я помню точно и хорошо. Не было никаких телефонных звонков! Каюнов вообще по телефону в то утро (до 11 часов) не разговаривал. Вернулся он где-то в тридцать пять двенадцатого. Выглядел как обычно, вновь стал заниматься своей презентацией. Я спросил, приходил ли мальчик, но Каюнов ничего не ответил. Диму Морозова я знал хорошо. Он часто приходил к Каюнову. Этот мальчишка был довольно шпанистого вида, грубый, уже в девять лет напоминающий уличного бродягу. Я возражал против его визитов в галерею — ведь у нас много ценных вещей, а мальчишка мог иметь таких же шпанистых приятелей. У нас с Каюновым даже был спор, когда мой коллега решил выставить в галерее рисунки Димы Морозова. Я возражал против этой идеи, но в конце концов Каюнов одержал вверх и рисунки были выставлены».
