Часто, когда позволяли средства, они нанимали на платной конюшне самых лучших лошадей и вдвоем ездили в парке или даже отваживались предпринимать далекие прогулки за город.
Шимоне очень хотелось показаться герцогу верхом на лошади. Почему-то она была уверена, что ему должны нравиться женщины, умеющие держаться в седле.
Конечно, ей, привыкшей к услугам общественной конюшни, и в голову не могло прийти, что когда-нибудь у нее под седлом окажется одна из великолепных лошадей, принадлежащих герцогу.
— Вы держите скаковых лошадей? — поинтересовалась Шимона за обедом, обращаясь к герцогу.
— Сейчас мои конюхи как раз объезжают нескольких, — ответил тот. — По правде говоря, я предпочитаю участвовать в скачках на своих собственных животных. Люблю делать все сам, а не наблюдать за тем, как за меня работают другие.
Алистер громко расхохотался:
— Так вот почему я никогда не видел вас на боксерских состязаниях, дядя Айвелл! А ведь вы довольно приличный боец…
— Да, я иногда боксирую в гимнастических залах Джексона, — подтвердил герцог.
— И ведь вы еще и фехтуете, — вспомнил Алистер. — Берегитесь, а то как бы вас не прозвали спортсменом!
— Это было бы не самое неприятное из моих прозвищ, — язвительно скривив губы, бросил герцог.
Очевидно, опасаясь привлечь внимание старого Мак-Крейга к репутации и образу жизни герцога — а это было бы весьма нежелательно, — Алистер поспешно переменил тему.
Но Шимона успела явственно расслышать горечь в словах герцога. У нее защемило сердце. Захотелось чем-то утешить его, вызвать улыбку на устах и прогнать дурные мысли, каковы бы они ни были. Ведь она так любила его…
«Он не может быть так порочен, как о нем говорят! — убеждала себя Шимона. — Я не верю… Не верю ничьим наветам!»
Больше всего на свете она хотела громко заявить всему миру, что любит герцога, верит в него и полна решимости защитить от любых врагов. Она была готова сжать его в объятиях и прижать к груди, как будто он был маленьким ребенком, нуждающимся в утешении, а не взрослым, уверенным в себе, сильным мужчиной.
«Наверное, это и есть любовь, — рассуждала Шимона. — Вот почему мне хочется не только наслаждаться близостью любимого, но и по-матерински заботиться о нем, оберегая от всего, что могло бы его расстроить».
Лежа в темноте, Шимона воображала, как ее мысли и жаркие молитвы, словно быстрые птицы, летят к предмету ее любви. Но вдруг в эту полудрему вторглось что-то странное.
Именно к этому звуку, казалось ей, она уже давно и тщетно прислушивается. К тому же, помимо непонятных звуков, она почувствовала и некий странный запах.
