— Я хотел оградить вас от назойливого любопытства газетчиков. Ваш отец, я думаю, одобрил бы мой поступок, — объяснил Шимоне доктор Лесли.
Возможно, добрый доктор все же слегка перестарался, о ней вообще не было сказано ни единого слова, и у Шимоны невольно складывалось впечатление, будто и она тоже умерла вместе с отцом.
Итак, уютный домик, где жили когда-то трое счастливых людей, объединенных горячей взаимной любовью, ныне стоял почти пустой и молчаливый.
Сидя неподвижно у огня, погруженная в свои думы, Шимона уже собиралась было поставить чайник — об этом, уходя, ее просила Нэнни, — как вдруг неожиданно раздался стук в дверь.
Девушка подумала, что это, должно быть, вернулась кухарка, вероятно, забывшая ключи. Стремительно вскочив с места, Шимона подбежала к двери и широко распахнула ее.
И тут же с изумлением отступила, ибо на пороге стояла вовсе не Нэнни в своем неизменном черном плаще и шляпке, а… герцог!
Он выглядел еще более блистательно, чем запомнился Шимоне во время их последней встречи. Ослепительно белый, туго накрахмаленный галстук красиво оттенял его темные волосы и брови. Острые концы воротничка поднимались к самому подбородку, а шляпа с высокой тульей была грациозно сдвинута набок, как того требовала мода.
Они не сводили глаз друг с друга. Шимоне на мгновение показалось, что она облетела весь мир в поисках человека, предназначенного ей самой судьбой, и вот наконец нашла его. Ей стало удивительно легко, уютно и спокойно, как будто она вернулась домой после долгого путешествия.
— Шимона! — воскликнул герцог.
Девушка подумала, что никогда еще ее имя не звучало столь восхитительно, как в эту минуту, произнесенное глубоким красивым голосом герцога. Чрезвычайно удивленный встречей, он тем не менее заставил себя вспомнить о хороших манерах и медленно снял с головы шляпу.
— Вы разрешите мне войти? — спросил он. — Я должен вам очень многое сказать.
Шимона открыла дверь пошире, и герцог вошел в переднюю, которая сразу стала казаться слишком маленькой и убогой.
Закрыв за гостем двери, Шимона молча направилась в гостиную. Герцог следовал за ней.
Там его внимание первым делом привлек портрет Красавца Бардсли, стоявший на каминной полке.
— Наконец-то я все понял! Так вы — дочь Красавца Бардсли… А я и представления не имел, что у него есть семья!..
— Папа никогда… не позволял мне… появляться в театре… — запинаясь, начала объяснять Шимона. Ее голос прерывался от волнения.
— Я могу понять его чувства, — отозвался герцог. — Однако он позволил вам прийти ко мне и сыграть роль моей родственницы.
