Первым заговорил дед Авдот.
— Было мне видение три ночи назад. Будто бы какая-то нечисть пытается нашу заимку спалить. Рожу вот никак только разглядеть не мог. Что-то уж больно на басурманина похожа. Такой осклаб нехороший. Ну, в общем, не нашенский это человек был. — Авдот глубоко вздохнул. — А потом показалось, что в руках у него какие-то щупальца с когтями. Ну как у шатуна таежного. Он ими все по дереву скреб. Аж за душу брало! А потом за ним вон тот, что поменьше росточком, показался. И басурманин бежать бросился.
— А зачем басурманам к нам в тайгу приспичило? — Сенька привалился спиной к завалинке, высвободил ноги из меховых чуней и придвинул их поближе к огню. — Ты нам, батя, еще в детстве все про басурман сказывал. Но я так в толк и не взял, кто это такие?
— Мы-то здесь давно живем. Мне еще мой дед сказывал, что были такие времена, когда весь наш род бежал от этих самых басурман сюда — в тайгу. Сначала они нашего царя-батюшку охмурили. Потом к вере нашей подобрались. Через своих холопьев при царском дворе надумали запретить нам по вековому обыкновению Богу молиться. А потом и вовсе вынудили бежать в глухие чащобы. — Авдот опять глубоко вздохнул и пошевелил в костре угли. — Самое страшное, когда при дворе басурманин заводится. Тута жди беды!
— А почему же царь-батюшка допустил к себе в милость этого басурманина? — Борик, под стать брату, скинул тяжелые чуни и придвинул босые ноги поближе к огню. — Это ж надо совсем незрячим быть, чтобы своих на христопродавцев променять.
Авдот глубокомысленно вздохнул и, глядя куда-то поверх деревьев, проговорил:
— С трона-то не шибко видать, кто чужой, а кто свой. Кто сладкие речи говорит, тот и сердцу мил. Правда-то — она, как отвар горький. Пить страшно, а без него помрешь. А ложь, как патока. Пьешь — не замечаешь. А потом пузом маешься. Вот и в жизни так. Не сразу и сообразишь, что к чему. Видать, и эти пришлые робята лиха хлебнули. Грохот-то неспроста стоял.
— Ты их, батя, завтра порасспрошай. Ты у нас на это мастер. Тот, что побольшее ростом, видать, попроще будет. Он к маленькому-то уж больно уважительно обращается. А маленький какой-то вовсе растерянный. Видать, не привыкший с неба падать.
— А ты, может статься, привычный. Ты, братуха, давеча в овраг свалился, так весь обохался. — Сенька схватил слегу и начал ею ворошить в костре. — А грохот действительно сильный стоял. И, что характерно, жаром по деревам порхнуло. И все макушки враз позагнулися. Это пошибчее грозы будет. А шарахнуло-то где-то там, за Кукатуем. Я видал прямо над самой горой чтой-то сверкануло.
