– У него было что-нибудь в руках, когда он выходил?
– А что, пропало что-то? – заинтересовалась проводница.
– Ничего не пропало. Спрашиваю просто. Ну, газета какая-нибудь в руках. Или книга.
Проводница повспоминала:
– Я как раз в коридоре была, окна протирала… Нет, ничего в руках не видела, точно.
– А потом?
– А что потом? – не поняла проводница. – Я купе заперла сразу и – все. Кто ж зайдет без ключа…
Стрелок, выходит, не при делах? Ох, не шибко убедительно это было! Трехгранный ключ достать в поезде – дело копеечное. И некого в том, кроме Стрелка, подозревать, ну некого просто!.. Кто еще мог знать о содержимом Марининой сумки? В принципе – тот, кому Стрелок сказал. Могли у него сообщники быть? Теоретически – могли. И тем более если за Стрелком и гипотетическим его сообщником есть цепочка, которая к кому-то далекому тянется. Который что-то про Марину знает. Или подозревает.
Пастух впервые подумал о цепочке. С точки зрения очень формальной логики она могла иметь место и, более того, должна. Но с точки зрения житейского здравого смысла – никак не складывалось. Пастух по-прежнему не видел в Марине объекта для подозрений. И хотел увидеть – ан не получалось! Ну ясная, внятная, открытая тетка. Ну не выходит найти в ней татя под маской веселой и явно не наигранной наивности! Или Пастух ни хрена не понимает в пожилых и веселых…
Стоит загнуть уголок – на потом. А пока – всерьез присмотреть за Стрелком. Где он, с кем он, зачем он… Не любить его – это одно, а второе и куда более важное – не прособачить ситуацию, которая становится плохо контролируемой. Хотя, если по-честному, в ситуации с нападением банды на поезд Стрелок вел себя вполне грамотно.
И еще одно «хотя»: а не с его ли ведома вертолетная банда напала на поезд?..
Но это уж совсем перебор, пора умерить воображение! Тем более что банда и прежде гуляла по поездам.
Вернулся в коридор, отпер дверь купе. Марина сидела у окна и очень внимательно изучала заоконные пейзажи. Пастуха она игнорировала. Впервые Марину обиженную увидел. Трогательно это было. И смешно.
– Кончайте дуться, Марина, – сказал. – Найдем мы пропажу. Хотите – поклянусь страшной клятвой?
Она немедленно повернула лицо, в нем интерес возник.
– Поклянитесь, – сказала.
Вероятно, она никогда прежде не слышала страшных клятв.
– Чтоб я до Москвы никогда не доехал!
Это и впрямь была ужасная клятва. Марина явно представила, как она прибывает в столицу одна-одинешенька, а Пастух один-одинешенек остается навеки на следующей станции Тулун, где их поезд стоит всего две минуты.
