Бен плюхнулся на свой стул, по его лицу блуждала широкая пьяная ухмылка, он взглянул на Мириам, потом на Стана и снова на Мириам.
— Надеюсь, я не помешал? — Он не переставал ухмыляться. — Если я лишний, скажите, ладно?
Было это несколько лет назад. С тех пор Стан успел снять «Дрожь», фильм, который обошел экраны всего мира. До «Дрожи» он был более-менее известным американским режиссером нидерландского происхождения. А теперь вдруг стал мировой знаменитостью. Рассказ о девочке-подростке не от мира сего, которая уверена, что она родом с другой планеты, и накладывает на себя руки, считая, что это единственный путь «домой», убедил самых упрямых скептиков в Нидерландах. Все вдруг словно совершили эпохальное открытие: в Нидерландах появился гений, талант — этакий новый Рембрандт или Ван Гог. В рецензиях подчеркивалось нидерландское происхождение известного режиссера — как будто «все мы сообща» внесли свою лепту в мировой успех. Так Стэнли Форбс из нидерландца-беглеца вмиг превратился в классную статью национального экспорта, вроде тюльпанов или сыра из Алкмара. Телевизионщики снова отправились в Лос-Анджелес — однако из их репортажей исчезли давние циничные ухмылочки. Со своей стороны и Стан старательно оберегал примирение с родиной: исчезли фото с бассейнами и сигарами, зато появился уравновешенный и улыбающийся Стан, сидящий за письменным столом в какой-нибудь конторе с опущенными жалюзи. Стан, который охотно признается, что порой готов убить за простой бутерброд с единственной и неповторимой «голландской селедочкой», или Стан, сентиментально-умиленно вспоминающий амстердамские «коричневые кафе» с чугунными печками и мокрыми дождевиками.
— Здесь каждый день солнце, — говорил он, — но моему сердцу милее пасмурное небо, налетающий шквалами дождь, ну а потом — двойная можжевеловка со льдом.
Казалось, и американский акцент у него стал менее заметным, чем десять лет назад.
Потрясающий успех картины не оставил его нидерландским коллегам и бывшим одноклассникам иного выбора, кроме как покорно склонить голову. И конечно же появилась масса людей, которые знавали Стана Фоортхейзена в его прошлой жизни, — ну, те, что помогали ему в «трудном решении» уехать из Нидерландов или отвечали за освещение, когда он готовил свой дипломный фильм.
Бен тоже включился. Не мог не включиться, часто думала Мириам. Тот, кто откровенно сопротивлялся грандиозному успеху такого масштаба, до конца дней обрекал себя на насмешки, и Стан из «друга» превратился в «закадычного друга».
