Вошла тетя Элизабет, как всегда спокойно пренебрегающая ненужными формальностями, вроде стука в дверь.
— Эмили, — сказала она сурово, — ты опять просидела за столом всю ночь?
Эмили вернулась на землю, испытав то ужасное потрясение, которое можно правильно описать лишь словами «глухой удар»… и вдобавок «тошнотворный». Невыносимо тошнотворный. Она стояла перед теткой как виноватая школьница. А «Продавец снов» вдруг стал просто кучей исчирканной бумаги.
— Я… я не сознавала, как летит время, тетя Элизабет, — запинаясь, выговорила она.
— Ты уже достаточно взрослая, чтобы быть благоразумнее, — сказала тетя Элизабет. — Я не против твоего писательства… теперь. Похоже, ты можешь зарабатывать на жизнь таким способом — вполне достойным леди. Но ты погубишь свое здоровье, если продолжишь вести себя так неосмотрительно. Ты забыла, что твоя мать умерла от туберкулеза? Во всяком случае, не забудь, что ты должна сегодня собрать фасоль. Ее уже давно пора собрать…
Эмили собрала страницы своей рукописи, и весь ее беззаботный восторг куда-то исчез. Возвышенные радости творчества остались позади, теперь предстояли низменные коммерческие заботы — пристроить книгу в какое-нибудь издательство. Эмили перепечатала рукопись на маленькой, видавшей виды пишущей машинке, которую Перри купил для нее по случаю на какой-то распродаже. Машинка пропечатывала только половину всех заглавных букв и вообще не печатала букву «м». Эмили вписала заглавные буквы и букву «м» пером и отправила рукопись в издательство. Издательство прислало ее обратно с напечатанным на машинке скучным длинным ответом, смысл которого сводился к тому, что их «рецензенты отметили ряд достоинств произведения, однако публикации оно все же не заслуживает».
Эта «обидно-снисходительная похвала» привела Эмили в такой ужас, в какой не смог бы привести ни один напечатанный типографским способом стандартный отказ. Что уж говорить о том, каким стал для нее третий час последовавшей ночи! Нет, из сострадания воздержимся от рассказа об этом… да и о том, каким был третий час многих других ночей.
«Честолюбие! — с горечью писала Эмили в своем дневнике. — Смешно! Где теперь мои честолюбивые мечты? И вообще что такое честолюбие? Чувство, что жизнь лежит перед тобой, как чистая, неисписанная белая страница, на которой ты можешь вывести свое имя крупными буквами успеха? Чувство, что у тебя достаточно желания и способностей, чтобы завоевать корону? Чувство, что грядущие годы спешат тебе навстречу, чтобы положить к твоим ногам щедрые дары?
