— Так вы утверждаете, что гражданка Марни чистая и непорочная девушка, несправедливо обвиненная в безнравственности?
— Утверждаю, — громко и отчетливо ответил Дерулед.
— А вы все-таки имели обыкновение посещать спальню этой чистой и непорочной девушки, проживавшей под вашей кровлей?
— Это неправда!
— Если это неправда, гражданин Дерулед, каким же образом попали ваши предосудительные письма в ее спальню, а разорванный портфель оказался между ее платьями в чемодане?
— Это неправда!
— Министр юстиции, гражданин депутат Мерлен отвечает за то, что это правда.
— Да, это правда, — спокойно подтвердила Жюльетта.
Этот простой факт не был известен Деруледу: Анна Ми забыла упомянуть о нем. Дерулед не успел приготовить для него возражения или объяснения, так как в эту минуту раздался торжественный голос Тенвиля:
— Граждане! Вот как злоупотребляют вашим доверием! Господин Дерулед…
Но его голос затерялся среди поднявшихся гама и криков разъяренной черни. Все, что таилось животного, дикого в этой ужасной парижской черни, все это вылилось в одно безумное желание жестокой мести. Все повскакали со своих скамей и, прыгая друг через друга, давя упавших детей, устремились вперед — может быть, чтобы разорвать на клочки своего прежнего идола и его бледную возлюбленную. Женщины кричали, дети громко плакали, и национальным гвардейцам стоило большого труда сдержать этот дикий порыв ненависти. Напрасно председатель звонил, призывая очистить зал суда, — народ и не думал выходить.
— На фонарь изменников! На фонарь! Смерть Деруледу! На фонарь аристо!
И над всей этой ревущей толпой возвышался широкоплечий гигант Ленуар. Сначала его резкий, с провинциальным акцентом, голос как бы подстрекал толпу, но, когда ярость черни достигла своего апогея, Ленуар переменил тактику:
— Черт возьми! Да ведь это глупо! Мы гораздо лучше расправимся с изменниками, если выйдем из зала. Что вы на это скажете, граждане? — прокричал он, но ему пришлось несколько раз повторить свое предложение, прежде чем его услышали. — На улице свободнее, — продолжал он, — там по крайней мере не вмешиваются эти обезьяны — национальные гвардейцы. Тысяча чертей! — прибавил он, проталкиваясь к дверям сквозь толпу. — Пойду посмотрю, где стоит ближайший фонарь.
Все, как стадо баранов, потянулись за ним, громко крича:
— К ближайшему фонарю! К ближайшему фонарю! Немногие остались посмотреть, чем закончится этот фарс.
